Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

— Алло! Слушаю. Да, это мисс Уилтон. Ради бога, миссис Холмс, что случилось? — Она напряженно слушала, потом ахнула: — Умер? Он умер? Как, отчего? Боже мой, какое несчастье!

Она произнесла еще несколько фраз, положила трубку и подняла на нас залитые слезами глаза.

— Это ужасно. Наш бедный Холмс умер. Вчера вечером, когда он пришел домой, он жаловался на сердце, а на рассвете умер. Разрыв сердца. Никто и не знал, что он так сильно болен. Несчастная миссис Холмс! Каково ей сейчас? Надо скорее идти к ней!

Сестры были очень огорчены, и я счел, что мне следует их оставить; прощаясь, я сказал, что в скором времени зайду снова. Этот удивительный старик неотступно преследовал мое воображение, и сейчас известие о его неожиданной смерти глубоко ранило меня. Как странно: ведь я — последний, кто с ним разговаривал, не считая жены. Без сомнения, первые приступы рокового недуга начались как раз в то время, когда пришел я, потому-то он и исчез так неожиданно, не сказав мне ни слова. Неужели Смерть уже осенила его душу? Иначе как объяснить его улыбку, сияющую неземной радостью? Значит, он уже прозревал высший непостижимый покой?

Назавтра я снова пришел в антикварную лавку. Рассказал сестрам историю с лягушкой во всех подробностях и положил на стол чек, который выписал еще три дня назад. Но тут я встретил неожиданное сопротивление. Сестры ни в коем случае не хотели брать деньги. Вся сумма принадлежит мне, заявили они, им деньги совершенно не нужны.

— Видите ли, мой отец был просто гений в своем деле, он никогда не ошибался и очень скоро нажил приличное состояние, — стала рассказывать мисс Уилтон. — Когда он состарился и ему стало трудно вести дела, мы решили не закрывать лавку из уважения к его прошлым трудам и чтобы не сидеть сложа руки; лавка для нас развлечение, а не источник доходов.

Наконец мне все-таки удалось уговорить их взять деньги — их можно истратить на какое-нибудь доброе дело, ведь они занимаются благотворительностью. У меня прямо камень с души свалился, когда они согласились.

Нас свел странный эпизод с лягушкой, пока же мы препирались из-за чека, то совсем расположились друг к другу. Я стал частенько к ним захаживать по дороге домой. Не скрою: меня очень привлекало общество обаятельных жизнерадостных барышень, я чувствовал себя легко и непринужденно, будто знал их всю жизнь. Я никак не мог забыть их старика сторожа и часто принимался расспрашивать сестер о бедняге, но ничего хоть сколько-нибудь интересного я от них не добился. Они неизменно твердили, что он был ужасно славный и ужасно добрый и всю жизнь, сколько они себя помнят, служил у отца. О лягушке, которую он мне продал, выяснить ничего не удалось. Вдову им, естественно, расспрашивать не хотелось.

Однажды вечером, когда мы со старшей сестрой пили чай в комнате за лавкой, я стал листать альбом с фотографиями. И вдруг увидел лицо, удивительно похожее на старика сторожа. Да, это он, те же резкие, выразительные черты; но, судя по всему, фотография была снята много лет назад. Он был уже немолод, но еще далек от той старческой пергаментной изможденности, которая врезалась мне в душу. Какие необыкновенные глаза! Нет, без сомнения, это был человек замечательный. Я внимательно разглядывал выцветшую фотографию.