Я широко открыл глаза.

Смотреть на Саламандру нельзя… Рыжая девчонка ничего не знает об этом запрете, о других запретах она не знает также — ей всё равно, где плясать, и сейчас она пляшет на столе… над столом, совершенно босоногая. Звенят её браслеты и колокольчик на щиколотке, и бубенчики, подшитые к подолу юбки: и ленты, вплетённые в три косы, шёлково поют вслед владелице.

— Здравствуй, Дух Огня, — вмешалась в свист и звон бабушка.

Я смог моргнуть и сделать вдох.

— Хорошего пути…

В ответ саламандра издала длинную и певучую трель.

— Я прошу помощи, — невозмутимо сказала бабушка. — А не услужения.

Девчонка отвела от меня золотистый взгляд и адресовала бабушке протяжный пересвист с какими-то хрустящими звуками.

— Ну, по праву Железного леса… — ответила ей бабушка и совершенно неожиданно для всех, включая Ваксу, сложив губы трубочкой, пропела нечто длинное и ироничное. Девчонка обвела светящимся взглядом кухню и почесала лоб. Затем, на мгновение сделавшись и вовсе не девчонкой, не человеком, не…, спела в сторону камина что-то такое, о чём предпочитали умалчивать все те, кто искал спасения у огня длинными древними ночами…

Бабушка кивнула.

— Благодарю тебя, — церемонно произнесла она. Озорная элементалка крутнулась на пятке и три косы её взметнулись языками пламени к потолку, браслеты сыпнули искрами; я вовремя скосил глаза в угол. Нечто насмешливое прозвучало над моей головой.

— Кхм! — прокашлялась бабушка. — Лесик, у неё просьба…

— Желания вредны, — проскрипел я, тщательно пряча взгляд.

— Но то только просьба, — неожиданно мягко сказала бабушка. — Нет нужды в отказах.

— Ну? — буркнул я.

— Невежли́ве, невежли́ве говорить так: «ну», тутай нет ко́ня, — чопорно заметила бабушка.

Я надуто промолчал. Потом хмыкнул. Вышло естественно.

Бабушка, кашлянув в кулак, произнесла нечто раскатистое и тёплое. «Сплошное верхнее „до“, — подумал я. — Где она этому выучилась?». И тут меня охватил приятный жар, взгляд мой встретился с золотистыми очами.

— Есть ли у тебя желание? — прозвучал вопрос, наполненный горячим песком и дымком жаровен. Губы одной из Девяти не шелохнулись. — Есть ли у тебя желание? — вновь прозвучало у меня в голове. Я глядел вниз, маленькие ноги, расписанные хной, беспрестанно двигались — невесомо плыл над ними подол пышной юбки, атласный и непристойный, сладким душным ветром пел колокольчик на щиколотке.

— Желание опасно, — выдавил я, сопротивляясь вторжению жара, во рту у меня пересохло и губы сделались колючими.

— Правильный ответ, — вздохнуло курение алтарей и голова моя закружилась. — Я бы всё равно не исполнила… Давай меняться, — вкрадчиво сказали угольки от костра у реки и дымок от вишнёвых поленьев. — Я ставлю на кон исполнение требования Хозяйки, твои пожелания обрадуют меня и исключат подвох с моей стороны, — сообщили трещины в выжженной земле и тёплый воздух от серных источников.

Мельком я глянул в сторону, бабушка взяла в руки радужную пачку сигарет и отбросила её в центр стола. Я обратился к искусительнице, свернув у рта кулак.

— Я отдаю удовольствие… — с напускной покорностью шепнул я и разжал пальцы — искры от Иванова костра радостно треснули в ответ. — От первой пачки сигарет, — закончил я и поспешно брякнул во вновь сведённую ладонь. — Слово сказано.