— В общем-то и слышу и понимаю, — сказала выбирающаяся из кучи хлама лиса. — Но повиноваться я не обязана!
Заяц слабо пошевелил лапами и ткнул меня острым и жёстким пальцем в верхнюю губу, точка от пальца Эстер налилась теплом и запульсировала.
— Но ввиду обязательств, принятых отнюдь не перед тобой, внимательно слушаю и обязуюсь помочь, — не сбавляя темпа, закончила лиса и потёрла морду лапой. — Это несомненно, ибо невозможна.
— Только так с вами и надо, — мстительно заявил я ей и пошёл к дому.
В круг неясного и зыбкого света ворвался столб пыли и обрёл очертания Всадника…
— Лучше не говори о том, что тебя не касается: услышишь то, что тебе не понравится, — сказал он и с размаху пнул лису сапогом, она взвизгнула, отлетела к стене дома и, с силой ударившись о неё, сползла вниз рыжей грудой.
— Ты бы оставил всё это, — сказал я, мысленно ощупывая дом — дверь даже не предвиделась. — Жадность тебя обманет…
— Мы помним тебя, — скрежетали кирпичи неохотно. — Помним, но не понимаем…
— Не говори о том, о чём тебя не спрашивают! — высокомерно просипел Всадник и лишился зуба, звякнув о латы, он шлёпнулся в грязь.
— Несоблюдение гигиены полости рта, — значительно сказал я, — ведёт к необратимым последствиям…
Свет начал меркнуть, монета в моей руке стала чуть теплее — за пределами круга в яростной и клубящейся мгле было слышно, как хищно гогочущая Охота доламывала трамвайчик, одинокие синие и зелёные искорки падали то справа, то слева.
— Отдай мне её, — просипел Всадник, — флейту, мою. Отдай жжеее, она не твоя. Я требую! — и на всей улице, в её немногочисленных усадьбах, захлопали ставни и заскрипели флюгера. Мгла приблизилась — ещё на половину шага.
Всадник всматривался в меня пустыми серыми глазами, обруч на его челе впитывал спасительное мерцание.
— Отдай… — повторил всадник.
— Я не отдаю, я меняюсь, — буркнул я, заяц у меня на руках пошевелился и кашлянул кровью. — Вещь выбрала меня волей случая, что есть закон.
Тёплое пятнышко над моей губой пыхнуло жаром.
— Хитрый хам, — недовольно изрёк Всадник и дёрнул плечом.
— Это что, письмо без подписи, — осведомился я, — или уже поющая телеграмма?
Заяц в моих руках пошевелился и издал тоненький свист. По ногам моим пробежал лютый холод и в левое колено впилась пираньей боль. Я скривился.
— Кто нагл, тот теряет, кто невежда, тот раскаивается, — прокашлял Всадник.
— А кто страшится — спасётся, — закончил я, — немедленно верни мои слёзы…
Всадник испустил клубящийся холодной моросью вздох, я нащупал под рубашкой давешний корешок, и вправду — нечто, подобранное в земле на склоне Каличьей горы, оказалось флейтой — маленькой, старой, недоброй и очень усталой.
Призрак, что стоял меж мной и домом, склонил голову и побарабанил пальцами по эфесу корда, — седые пряди упали на его лицо, жадным оком блеснул кабошон.
— Будь по твоему, стервец, — пробормотал он. — Присягаю именем десятым.
— Уточни, — потребовал я. — Все тысячи-тысяч неназванных имён посмотрели мне в лицо и нехорошо улыбнулись. Мгла прошелестела десятком воробьиных шагов.
— Аллерзееленвинтер! — слетело с губ Всадника, холодный ветер ожёг мне лицо.