За первой рюмкой последовали другие, из хмурого бирюка в начале вечера я превратился в балагура, сыплющего остротами, к качеству которых подвыпившие гости не придирались.

Меня отпустило. Не на миг, не на время, а серьезно и окончательно. Я ехал домой в машине директора и чувствовал – отпустило. Меня высадили на перекрестке, оставалось триста метров до подъезда, я прислушивался к себе – отпустило, елки-моталки! Я простил Вику, не чувствовал больше испепеляющей обиды и ненависти. Мне было жалко Вику, жалко до щемящей чесотки в груди. Маленький глупый воробушек, который пытается взлететь высоко, который думает, что он уже большая птица. Воробушек сожжет перья на крыльях, рухнет в покинутое им гнездо. Я буду беречь наше гнездо и рано или поздно подхвачу своего зазнайку. Лучше бы рано.

Пьяный бред? Возможно. Но настроение мое было на грани эйфории. Будто я наделен правом отпускать грехи и, когда дарю прощение, сам испытываю блаженство. Я понимал, что если бы сутки назад не удрал из дома, то неизвестно как расправился бы с Викой, каких гадостей наговорил бы ей. А так! Получайте мужа расслабленного и доброго. Мужа отпустило.

– Ты надрался! – встретила меня жена на пороге.

– В стельку, – подтвердил я. – Сутки пью не просыхая.

– Этого еще не хватало! Мало того что работает в богадельне, копейки получает, так он еще за воротник закладывать начал!

«Быстро от аборта она отошла, – подумал я. – Как нынче все просто, как зуб вырвать. Прогресс медицины, ура!»

Вслух ничего не сказал, чудом удержался. Остановило, наверное, соображение: признайся я, что знаю, – на полночи будет истерик.

Я не был сильно пьян, держался на ногах и соображал нормально. Шел домой с цветами. Пусть эти цветы виртуальные – в душе. Этими-то виртуальностями меня и отхлестали по морде. Я зашел на кухню, выпил воды. Жена не закрывала рта. Говорила, как она жилы рвет, для нас старается, из кожи вон лезет, а я такой-сякой, разэтакий и вдобавок алкоголик. Я бы мог ответить по каждому пункту – про жилы, кожу и себя, алкоголика. Но мне было страшно жаль потерянного настроя душевного равновесия, благости и спокойствия, с которым шел домой, – он мгновенно растаял под обстрелом Викиных упреков.

Шагнул к ней, руки мои дернулись не то чтобы за глотку ее схватить, не то чтобы обнять крепко.

– Вика! Виктория! Над кем виктория? С кем ты сражаешься? Ты умопомрачительно прекрасная и обворожительная женщина. Лучше тебя нет никого. Но ты дура!

Тут бы Вике проявить хоть каплю сообразительности, хоть крупицу женской нежности. Переспросить: «Дурочка? А почему?»

Вместо этого Вика процедила презрительно сквозь сжатые губы:

– А ты умный?

– Очень умный. И поэтому иду спать.

Эта перепалка почти не повлияла на мое решение: жить как живется, не требовать от супруги того, что ей противно. Ждать и верить. Верить и ждать. Многие поколения россиян так и существовали. Но одно дело принять решение, и другое – претворить его в жизнь. Мне были неинтересны рассказы Вики про ее начальника, заместительницу, их грязные отношения. В равной степени Вика была равнодушна к проблемам моих сослуживцев.