— Чего-то я не понимаю… — смутилась я.

— А ничего непонятного нет. Мне хотелось понять, как далеко Шурик зайти может. А ты, спасибо тебе за это, — пренебрежительно похвалила она меня, — всячески его одерживала и пресекала. Сторониться начала. Вот мне и пришлось срочно тебя фотографировать, сканировать и ведьме по электронной почте высылать. Чтобы она тебя тоже…

— Она приворожила меня к Шурику? — вскричала я, не веря в нелепость услышанного.

— Да. Но я к тебе не в претензии. — Линда поглядела на меня свысока, неприязненно сморщив губы. — Ты мне в вечной любви не клялась, да и вообще держалась как могла. А потом, я всегда знала, что ты — животное женского пола и руководствуешься отнюдь не головой. Потому тебя и выбрала…

— Так вот зачем тебе подруга понадобилась? — грозно набычился Шурик. — Маша, — развернулся он ко мне, — я умолял ее: поехали отдыхать вдвоем, а она уперлась как осел. Одна подружка отпала, так она другую потащила. Теперь мне все понятно. Ты со своей идеальной любовью окончательно умом тронулась! Людей за подопытных кроликов держишь, эксперименты на них ставишь…

— А вы и есть кролики, — с отвращением фыркнула Линда. — Все ваше счастье — скакать, жрать да трахаться.

— Ты меня больше не увидишь! — сорвался Шурик на крик.

— А я и видеть тебя не хочу, — отозвалась невеста. — У меня уже билет куплен. Я сегодня уезжаю. Прощайте. Вы друг друга стоите.

— Ты что, так нас заколдованными и кинешь? — испугалась я.

Линда обернулась. Никогда в жизни я не видела у нее такого злого, уродливого — такого живого лица!

— Не беспокойся, — процедила она свирепо. — Завтра же схожу к ведьме, закажу отворот. Обещаю: смотреть друг на друга не сможете!

Стоял октябрь, но Киев утопал в снегу. Колкие снежинки лезли в глаза, в нос, царапали губы. На землю сыпались микроскопические осколки лада, осколки зеркала Снежной Королевы. Наверняка она была чем-то похожа на Линду — такие же тонкие, правильные черты и белое острое лицо, красивое, но совсем не хорошенькое. Совсем не хорошая, она словно бы отворотила меня от любви.

Прошло два месяца, а я по-прежнему ежилась и смотрела на мужчин опасливо, не веря им и себе, боясь чувственных всплесков. Я никак не могла смириться с мыслью, что то, что казалось мне такой огромной сияющей любовью, было лишь результатом чьих-то равнодушных манипуляций. Правда и ложь перепутались, сплелись в моем мозгу в один гнойный, липкий клубок.

Мы разъехались в тот же день, но никто не звал никого себе в попутчики. Оба — и я, и Шурик — чувствовали себя изнасилованными, растоптанными и подсознательно считали друг друга, пусть косвенно, но виновными в этом надругательстве над телом и душой.

Вернувшись в Киев, я съехала с квартиры и сняла новую, очень удачно, недорого и почти в самом центре, на улице Франка. Линда не знала мой новый телефон. Она исчезла из моей жизни и в то же время осталась в ней навсегда. Ее фраза «Ты — животное женского пола!» посеяла во мне прочный комплекс. Я стала стесняться своих порывов, своих чувств, я уже не верила в свою способность любить. Не верила ни в любовь, ни в дружбу, после того как женщина, которую я считала подругой, использовала меня так небрежно и хладнокровно для своих абстрактных умозрительных целей. Счастливое опьянение двух лучезарных недель на Феоленте обернулось долгим тошнотворным похмельем — отравлением души.