Сергей рассмеялся:

— «Девчат» бы посмотрел…

Интересно, призадумался Артемов, как бы Марк заполнил анкету, на вопросы которой отвечал Михаил Васильевич в конторе Боровича. Решил ограничиться одним вопросом:

— С каким животным ты себя ассоциируешь?

Сергей ответил не задумываясь (Артемов же подумал, что Марк однажды отвечал на схожий вопрос):

— С котом. С женщинами я напористо нежен, друзей у меня нет, с врагами жесток. Что касается хозяина — являюсь, как видишь, по первому призыву. — Сергей вернулся к теме основного разговора:

— Шпионские примочки, говоришь? С одной стороны, все эти отравленные пули, газы в различной модификации нужны, порой только на них и можно сделать ставку. Но знаешь, с ними теряется дух диверсионного акта. Я привык работать по старинке — руками, и меня ни к чему переучивать, только изуродуешь. И вообще, противника нужно переигрывать до начала операции, вот сейчас, за этим столом.

«Мудрый полководец лишь тогда ищет битвы, когда победа достигнута», — припомнилось Артемову.

Бывший азербайджанский военный, который провел в «Магрибе» три месяца и чуть было не лишился кисти, оказался маленького роста и в профиль был похож на клоуна Карандаша. Его сразу предупредили, что он не должен задавать никаких вопросов, а только отвечать.

— Поначалу меня содержали в камере предварительного заключения. — Он показал помещение на плане и даже, как показалось Марку, обрадовался:

— Вот она, родная!

Западное крыло тюрьмы, отметил Сергей, справа от прохода, который ведет в следственный изолятор.

— Потом перевели в другую. Вообще крыло, которое граничит со следственным изолятором, можно назвать КПЗ. А тех, кто сидит «наглухо», то есть осужденных, размещают в северном крыле. Приговоренных к смертной казни содержат под особым контролем в камерах восточного крыла на первом этаже. Камеры очень маленькие, расположены по одну сторону отделения для смертников, где их казнят.

— Как проходили допросы?

— Как обычно. Выдергивают из камеры — и вперед.

Там любят допрашивать. Если что вспомнил — стучишь в дверь и просишься к дежурному следователю. Рожи у караульных сразу добреют.

— Ты сидел в одиночке?

— Там все первое время в одиночных отстойниках проводят. Потом распределяют по общим камерам.

— Ты был в восточном крыле?

— Слава богу, нет, — Карандаш разве что не перекрестился. — Бог миловал и в санчасти не побывать.

Осужденным за воровство — там их называют мисри-харами, буквально — «египтянин-вор» — прямо в санчасти под местным наркозом врачи ампутируют руки. Там же подписываются свидетельства. Через неделю, когда швы снимут, — домой.

— Рассказывай, куда тебя перевели из одиночки.

— Сюда, — показал на плане азербайджанец. — Тоже западное крыло, только окна выходят на южную башню, из них немного дорогу видно, часть парковки. А внутренняя дорога буквально под ногами. В основном машины и ездили под окнами моей камеры, потому что из ворот направо дорога ведет в тупик, упирается в восточную башню. Это я только сейчас сообразил, на план глядя.

Тут не написано, но восточная башня называется Хапеб, южная — Димешк. Центральные ворота тюрьмы — Джинкапуси, «Ворота джинов» то есть, а запасные — Чель-капуси, «Степные». — И продолжил: