— Он обидел тебя? — спросил Синджин, его рука еще согревала ее кожу, но слова, сказанные шепотом, прозвучали резко.

— Я ускакала.., сюда. Он мог? — Она осознала, что инстинкты ее имели под особой основу.

— Тун останется?

Она кивнула головой, он перебросил ногу через круп Мамелуке, соскользнул на землю и, потянувшись наверх, снял ее с Туна. Он не спрашивал разрешения, и она не чувствовала стеснения. Его обеспокоенность была очевидна; действительно, он окинул горизонт минутным внимательным взглядом прежде, чем взять ее руку и повести к маленькому плоскому, как стол, камню. На мягком песчанике были вырезаны инициалы предшествующими поколениями, и он скользнул по ним быстрым рассеянным взглядом, прежде чем приподнять и усадить ее на камень.

— Он такой плохой? — спросила она, когда он задумчиво погладил ее руки.

Зная Джорджа, Синджин понимал больше, чем хотел сказать об извращениях епископа Хэтфилдского.

— Он никогда не был нормальный ребенком, — наконец проговорил он. — Я думаю, няня била его или его старший брат… Я не уверен.

— Отец не знал?

— Нет… Я не думаю, что он знал. — Он поднял глаза и смотрел на нее какое-то время. — Ему нравится делать больно.

— Кому?

— Животным, людям, которые слабее.

— Он не может быть епископом.

— Он и не является им, только по назначению. Он лишь собирает пожертвования. Джорджа не интересует духовенство.

— Мы уедем из Ньюмаркета к концу недели.

— Я буду следить за тобой, где смогу.., на скачках, но ты должна рассказать отцу и братьям о том, что он заходил, когда ты была одна. Я предупрежу Данкэна и расскажу ему пару историй.

— Расскажи мне.

Он покачал головой:

— Не для женских ушей.

— Я выгляжу как женщина? — быстро ответила Челси, задетая тем, что с ней обращаются, как с маленьким ребенком.

Синджин долго смотрел на нее, одетую в старую рыжевато-коричневую юбку, короткую мальчишескую куртку.

— О, да, — сказал он низко и хрипло. — Совершенно точно. Абсолютно. На расстоянии мили.

Его голос коснулся ее, словно летнее солнце, нагрел ее кожу, разгорячил кровь. Его пальцы перестали гладить ее руки и сжали их, словно защищая.

— Все шотландские девчонки такие, как ты? — прошептал он, вопрошая, потому что хотел ее, как мальчишка.

— Все англичане такие; как ты? — прошептала она в ответ, поднимая лицо для поцелуя, чувствуя себя так же как и он.., покоренной и не поддающейся контролю.

Его губы улыбались, когда он поцеловал ее и прошептал, касаясь ее мягких губ:

— Все мамы надеются, что нет…

Но все женщины хотели бы, Челси не сомневалась, мамы или нет. И она отдалась поцелую, желая взять то, что он предлагал.

Он сделал быстрое движение, чтобы она не упала, мягко взял ее за плечи и, подняв лицо, прошептал:

— Ты ездишь верхом так же.., отчаянно.

— И быстро, — мягко ответила она, потянувшись к пуговицам его бридж.

— И дико… — Он расстегнул три пуговицы на ее куртке.

— И дико. — Она хотела ощущать его внутри себя, сейчас, в эту секунду; она хотела почувствовать блаженство, жар, ураганный поток ощущений.

Он поднял ее и опустил вниз, потому что, несмотря на свое нетерпение, он предпочел менее заметное их положение, чем на верху плоского камня на гребне холма, видимого на мили вокруг. Возможно, он защищал себя — врожденный инстинкт самого отъявленного холостяка во всем королевстве.