— Чувствуется по всему, что готовится большое наступление, — отозвался Алёша. — Вот и вас посылают. Не зря, видно. Мы сверху усиленную разведку ведём, ищем слабые места в обороне противника. «Важна каждая немецкая пушка, каждый блиндаж», — сказал нашей эскадрилье две недели назад командир полка. Скорее бы людей вызволить из блокады, накормить, обогреть.
— Мы в Сегеже зимой много раз ходили дрова грузить для ленинградцев. Придут из райкома комсомола: девушки, надо, — вот мы после работы и спешим. Раз меня бревном придавило, в товарняке, сверху как покатилось на меня! Ничего, отлежалась, только нога с тех пор по ночам ноет. Спрашиваю у машиниста паровоза — можно что из продуктов принести? Тот смеётся: по озеру, говорит, поезда не ходят. Довезём до Ладоги, а там по льду на трёхтонках. Сказал, что рыбу от нас возят, оленье и лосиное мясо. Вроде даже оленей живых перегоняли. Премию надо дать тем, кто придумал такое.
— Расскажи, как ты училась, как жила. И давай на «ты» будем. Не обижаешься? А то, что у меня два кубика в петлицах, так и у тебя, наверное, не меньше.
Аня улыбнулась, протянула Алёше руку, да так и оставила её в его ладонях.
— Приехала я в Ленинград, иду по улице, чемодан тяжёлый, а сесть в трамвай боюсь, уж больно он громыхает и раскачивается. Дома большие, вдруг упадёт какой, людей много, и никто ни с кем не здоровается. У нас в деревне свой или чужой — всегда здороваемся. Пришла на Моховую, сил уже нет. Выясняется, что общежитие на другой улице. Выписали мне направление, пошла снова искать — улица Кирочная, дом 30, квартира 23. Нашла, дом большой, красивый, фигуры женские балкон подпирают. Дверь огромная, стеклянная — как открыть, вдруг стёкла выбью?
Ну, вошла я, женщина меня встретила такая добрая, ласковая. Елена Петровна, комендант общежития. Чаем напоила, в комнату провела. Я упала на койку, отвернулась к стене, думаю, вот сейчас умру от одиночества. Вечером девушки пришли, стали знакомиться. Нас в комнате было девять человек, комната-то во какая, хоть в футбол играй, окна огромные, рама фигурная.
Назывался наш техникум тогда «Карело-финская политпросветшкола», зачислили меня на библиотечное отделение, и должны мы были учиться два года. Позже нас переименовали в техникум, ввели трёхгодичное обучение. Стали мы жить-поживать. Сестра мне помогала, папа немножко денег посылал — понимали, что тут и театры, и кино, а мороженого-то как мне всё время хотелось! Стыдно сказать, иду по улице и глаза кошу: приглядываюсь, где шарики разноцветные тётя из ручной формочки выталкивает. Ах, была не была, останусь без обеда, да зато мороженого наемся. В театр пошли, в антракте выйдем — я мороженое беру, такие треугольные пирамидки в шоколаде. Последнюю неделю перед стипендией на макаронах сижу или на молоке с хлебом. Живем — не тужим. Скучала крепко первый год по дому, а приехала в Рыбреку на каникулы, через неделю мамушке говорю — в Ленинград хочется, снится еженощно.
Училась я справно, легко у меня шла математика, геометрия. Подружкам помогала. В редколлегию меня выбрали, газету выпускала — я маленько рисовала.