За суетой не заметили, как на кухню вошла чернобровая девушка, коротко стриженная, в стираной гимнастёрке, подпоясанная новеньким брезентовым поясом.

— Вы Марийка, я вас узнала, — сказала она звонким голосом, отделяя слова друг от друга.

— Это новая жиличка, — быстро и как бы виновато произнесла тётя  Зина. — Нина привела, и деньги мне уже уплатили, в бухгалтерию вашу вчера ходила. Вместо Ани будет, я так поняла. Ани-то всё нет и нет. Может, назад в Сегежу поехала, две недельки-то всего пожила, а привыкла я к ней…

— Кто распорядился? — поджав губы, спросила Мария, сверля глазами новенькую.

— Сам товарищ Могикан. В тесноте да не в обиде, сказал. И ещё добавил — вам подруга нужна.

— Вот как? Ну, добро, поживём-покрутимся. Давай лапу, будем знакомы. Тебя-то как звать-величать?

— Галя меня зовут, а фамилию, сказал Могикан, без надобности не надо лишний раз произносить.

Марийка снова кольнула глазами новенькую, вдохнула резко в себя воздух, хотела завестись, да вдруг зашлась смехом, который ни тётя Зина, ни Галя не поняли.

— И я такой была, — сказала она, отсмеявшись. — Полгода назад всего. Ты пионервожатой до этого работала, что ли?

— Точно, а как вы узнали?

— О, это сложная наука. Тебе уже говорили о деталях? О деталях в нашем деле? — подчеркнула заговорщицки Марийка.

— Говорили, — гордо произнесла Галя.

— Ну, вот и славно. Так намекнуть о деталях? Ты голову держишь так, будто у тебя на шее красный галстук, и слова ты произносишь радостно и чётко.

— Разве высоко поднятая голова недостаток?

Марийка сдёрнула берет, мотнула свалявшимися волосами и, ничего не ответив, прошла в комнату. Остановилась в проходе, положила вещмешок под свою кровать, погладила на Галиной койке подушку, вспомнив, как здесь молча первые дни лежала, поджав под себя ноги, Аня. Марийка причесалась, вышла на кухню, наотрез отказалась от чая, взяла пустой чемодан, сунув туда банку самодельного повидла, и пошла к Нине Лебедевой. У неё и осталась ночевать — не хотелось уходить от печурки, от жёлтых бликов, пробегающих по стенам, от душевного разговора.

Нина рассказала обо всём: и о делах в ЦК комсомола, и о новых кинофильмах, и о том, что пишут газеты о битве в Сталинграде, и как недавно в Беломорске работники НКВД раскрыли шпиона, и о том, какую сногсшибательную причёску сделала себе Галя Ростовская. Рассказывала о многом, а о Васе всё не заговаривала, пока Марийка сама не спросила:

— Василёк не вернулся?

— Нет, группа пока не объявилась.

Нина подбросила дровишек, в печурке на минуту потемнело, затем языки пламени поползли сквозь поленца, дрова полыхнули, и комната осветилась золотистым светом.

— А про мой орден ничего не слышно? — хрипло спросила Марийка.

— Ну, ещё рано, Машенька. Пока бумаги дойдут куда надо, пока рассмотрят, пока подпишут.

— Как думаешь, какую работу мне даст Юрий Владимирович?

— Тут и думать нечего — будешь в аппарате, будешь инструктором, Галю начнёшь готовить.

— Аню она мне не заменит. Я твёрдо решила проситься на новое задание. Если его Могикан не даст, подам заявление в военкомат.

— Ох, и задаст он тебе трёпку, Маша. Есть, скажет, комсомольская дисциплина — и точка. Мне, знаешь, как попало, я-то сколько уже сижу без движения. Он мне говорит: «Понадобишься — позовём».