Каково же было реальное значение того десятилетия для мифа об украинской самобытности? Кроме маргинальных инцидентов в Западной Украине, поддержка, даже тайная, того вида национализма, который характеризовал движение военного времени, отсутствовала. Попытки режима осудить украинских авторов и чиновников за контакты с иностранцами указывают на замысел: память о галицких националистах 1941—1942 годов должна была служить напоминанием об ответственности для тех, кто хотел бы оживить национальные чувства. Неистовое усилие, предпринятое, чтобы связать идеи типа «прочь от Москвы» со всеми советскими пугалами прошлого и настоящего, показывает, что в конечном счете «младшим братьям-славянам» запретят демонстрировать чувство национальной гордости. Даже украинское отделение Общества охраны памятников истории и культуры после отставки Шелеста подверглось нападкам. Потом его деятелей обвинили в «идеализации прошлого», и влияние российского отделения этого общества усилилось в беспрецедентном масштабе.
Интеллектуальные националисты шестидесятых годов иногда действовали так же, как и участники националистического движения военного времени, что никак не связано с личными контактами. И те и другие занимались подпольной деятельностью. Существовал «самвыдав» (подпольное хождение материалов, авторы которых оспаривали официальную точку зрения, – эквивалент российского «самиздата»). Интеллектуальные националисты, как и националисты военного времени, придавали особое значение сохранению чистоты украинского языка, настаивая, что русские формы разрушают язык. Чтобы подчеркнуть казацкую составную украинской истории, диссиденты шестидесятых годов выработали тот же способ, который использовали националисты тридцатых подобно Тарасу Боровцу.
Однако различия между диссидентами шестидесятых и их западноукраинскими предшественниками были весьма существенны. Группа шестидесятых приветствовала сотрудничество со всеми жителями Украины, независимо от того, на каком языке они говорят. Дзюба призывал к еврейско-украинскому сотрудничеству; Вячеслав Чорновил и генерал Петр Григоренко тесно сотрудничали с диссидентами, выступавшими за соблюдение гражданских прав в России. Несмотря на свой романтизм, диссиденты шестидесятых годов были не склонны в своих действиях вместо разума руководствоваться «размышлениями с кровью». Украинские писатели полностью отклоняли идею насилия, считая, что радикальные меры всегда работают против тех, кто их использует. Теория ОУН и «наживной опыт» подпольной ОУН, полученный ее активистами в Восточной Украине во время Второй мировой войны, имеют те же различия; на собственной территории восточноукраинские диссиденты шестидесятых чувствовали себя увереннее.
Неудивительно, что события на востоке Украины происходили на фоне снижения роли ОУН в эмиграции. Уменьшение влияния в 1953—1956 годах, когда Соединенные Штаты и другие западные страны не оказали вооруженной помощи мятежникам советского блока, являлось одной из причин ослабления позиций ОУН в эмиграции. Хотя националисты не могли серьезно влиять на события в Восточной Украине, они не были застрахованы от секретных атак КГБ. Наиболее серьезный удар постиг ОУН-Р, когда 15 октября 1959 года умер в своем доме близ Мюнхена Степан Бандера. Двумя годами позже за отравление Бандеры был арестован какой-то украинец; суд Федеративной Республики Германии признал этого человека виновным на основании его признаний