Его карьера в советской номенклатуре, прочертившая почти прямую восходящую линию, отражала помимо его профессиональных качеств дипломата, быть может, еще в большей степени талант царедворца, позволивший ему при нескольких столь разных лидерах в Кремле не только сохранять, но и с каждой их сменой усиливать свои позиции.

Девизом, который Андрей Андреевич мог бы начертать на своем щите, если бы такой полагался члену Политбюро, наряду с бронированной машиной, охраной и дачей, было одно слово: лояльность. Лояльность по отношению к каждому новому хозяину Кремля. Именно это качество Громыко до такой степени восхищало и поражало Хрущева, что он однажды, «подгуляв», в достаточно широком кругу похвастался своим преданным министрам: «Вот скажи я ему: Громыко, сядь задом на лед, так ведь и сядет. Верно, Громыко?» Министр не посмел оспорить столь сомнительный комплимент…

Громыко терпел и служил. Возможно, даже его дипломатическое высокомерие, неуступчивость, надменность, так неприятно поражавшие зарубежных коллег и придававшие и без того неповоротливой советской дипломатии одиозные имперские черты, были своеобразной компенсацией для этого очередного, после Молотова, Мистера «Нет» за личное унижение, которое ему приходилось терпеть на его пути на вершину кремлевской лестницы от вождей, почти во всем ему уступавших.

А. Грачев, с. 25, 52–53.

Почтение и уважение к должности генсека правящей партии перекликалось у отца со старообрядческим почтением к сану. В то же самое время легко заметить, что в речах и выступлениях отца никогда не было подобострастного нарочитого восхваления ни Хрущева, ни Брежнева, ни других последующих генсеков…

После смерти Сталина и особенно снятия с поста министра иностранных дел Молотова советский МИД работал под руководством Политбюро и ЦК КПСС. Ни одно, повторяю, ни одно стратегическое по своему значению решение не предпринималось Министерством иностранных дел без того, чтобы оно не было одобрено на Политбюро, а шаги меньшего масштаба — на секретариате ЦК КПСС. Повседневной работой МИДа руководила его коллегия. В этих условиях продуктивно на посту министра иностранных дел Советского Союза мог работать только тот человек, который, помимо профессиональных дипломатических знаний и опыта работы за рубежом, ораторского искусства и умения вести переговоры, хорошо знал методы работы в этом кремлевском лабиринте и хрущевско-брежневской системе партийного засилья в государственных делах. Таким человеком и стал мой отец — Андрей Андреевич Громыко, профессиональный дипломат среди могущественных партийных лидеров. Он был бы сумасшедшим, если бы в условиях господства в делах страны партийных боссов всех мастей и оттенков стал козырять или выдвигать какую-либо свою внешнеполитическую стратегию, которую окрестили бы «стратегией Громыко».

В том-то и состояла одна из сильных сторон деятельности отца, что он понимал условия, в которых работал, и не позволял себе на людях выпячиваться, заниматься самолюбованием, подчеркивать свое «я». Членам Политбюро не нужна была «стратегия Громыко», им нужна была эффективная внешняя политика. МИД СССР им ее в течение длительного периода времени обеспечивал.