И вдруг произошла непонятная вещь.

Я не сразу обратил внимание на необычный факт. Поток восхвалений и упоминаний о доне Маурисио не оскудевал, однако с 1956 года стала характерной одна особенность, которая не отслеживалась в потоке информации, опубликованной до упомянутой даты. Она не бросалась в глаза, потерявшись в ворохе сообщений. Общая тональность и содержание новостей не менялись, но поскольку я сравнивал, многократно читая и перечитывая статьи разных лет, то в итоге подметил специфическую деталь.

Дон Маурисио Вальс больше не появлялся на публике.

Слава имени его не тускнела, авторитет, репутация и влияние по-прежнему находились на небывалой высоте. В радужной картине полного триумфа не хватало лишь малого: личности героя. Начиная с 1956 года не было опубликовано ни одной новой фотографии Вальса, не проскальзывали упоминания о посещении им массовых мероприятий, отсутствовали прямые репортажи о его участии в публичных торжествах.

Последняя статья, засвидетельствовавшая парадный выход Вальса, датировалась 2 ноября 1956 и касалась вручения премии года за успешную издательскую деятельность. Торжественную церемонию, состоявшуюся в Обществе изящных искусств в Мадриде, почтили присутствием самые высокие государственные чины и многие знаменитости той поры. Текст сообщения был вполне шаблонным и соответствовал канонам жанра светской хроники. Зато весьма любопытной оказалась соответствующая фотография, последняя из тех, где был запечатлен Вальс накануне своего шестидесятилетия. Элегантный, в идеально сидящем костюме, он с добродушной улыбкой и выражением подобающей скромности на лице принимал овации собравшихся. Вальса окружали обычные завсегдатаи подобных спектаклей, а за его спиной, слегка не в фокусе, маячили два типа в черной одежде, с физиономиями суровыми и непроницаемыми и защищенными темными очками. Они резко выбивались из общей праздничной атмосферы и выглядели грозно и почти гротескно. Телохранители.

С того вечера в Обществе изящных искусств никто не только не фотографировал, но и не встречал дона Маурисио Вальса в общественном месте. Как я ни старался, мне не удалось найти ни единого тому подтверждения. Устав блуждать в потемках, я вернулся к началу и реконструировал историю жизни персонажа, выучив ее назубок, как собственную биографию. Я вынюхивал его след в надежде найти зацепку — указание, которое позволило бы мне обнаружить убежище человека, улыбавшегося мне с фотоснимка. Человека, чье тщеславие не имело пределов и как в зеркале отражалось на сотнях страниц, написанных о нем услужливой челядью, жаждущей милостей. Я искал человека, убившего мою мать, чтобы скрыть собственную унизительную бездарность, и бывшего во всех отношениях ничтожеством, чего никто, похоже, не имел мужества признать.

Я научился ненавидеть, просиживая в одиночестве в тиши старой библиотеки «Атенео», где я не проводил столько времени даже тогда, когда все мои помыслы занимали материи несравненно более возвышенные. Например, когда я умирал от неразделенной любви к слепой Кларе или пытался разгадать тайну Хулиана Каракса и его романа «Тень ветра». Чем сложнее казалась задача выследить Вальса, тем упорнее я отказывался признать за ним право исчезнуть, стерев свое имя из книги жизни. Моей жизни. Я жаждал узнать, что с ним сталось. Я испытывал жгучее желание посмотреть ему в глаза хотя бы лишь для того, чтобы дать понять, что есть человек (пусть один-единственный во вселенной), кто знает, каков Вальс на самом деле и что он сделал.