— Куда! Назад!

— Застрелю, дура!

— Светка, он тебя убьет!

Три тугих хлыста опять рассекли воздух, высоко над головами девушек вспыхнули белые фонтанчики, посыпалась штукатурка. Вся белая, Света медленно вышла из-за перегородки, встала рядом с девушками, но не лицом к стене, а спиной, вжавшись в нее лопатками. Ждала выстрела. Глаза застыли на дуле автомата. Чего он тянет? Больно ей будет или не больно? Рук так и не подняла.

Высокий с хрустом уминал купюры в сумке. Подбежал к девушкам:

— Ключ от сейфа, быстро!

Но, видно, понял, что ни одна из них не шевельнется от страха. Выскочил из-за перегородки, бросил на ходу второму:

— Когти, Санек!

Уже хлопнула дверь. Уже пробежали секунды, минуты, а девушки еще стояли в оцепенении. И вдруг разом очнулись, словно только поняв, что произошло, завизжали в полный голос. Светлана бросилась к телефону. В трубке вместо привычного гудка была мертвая тишина.

Таксист только успел включить зажигание и еще не тронулся с места, когда из-за угла прямо под свет фар выбежали двое. По инерции, не успев изменить траекторию бега, высокий скользнул боком по левому крылу, поскользнулся, взмахнув руками, выронил сумку. Борис проводил взглядом их бег в темноту переулка: подумал, что надо было развернуться, осветить бегущих фарами, поехать за ними… Но резко отвернулся, словно стряхнул с себя наваждение:

— Так куда ехать-то? Чего молчите?

На перекрестке его машине пришлось прижаться к краю, уступая дорогу мчавшемуся желтому УАЗу с синей мигалкой.

Как свидетеля Бориса Хондожко нашли только на третий день.

Начальнику Железнодорожного РОВД от сержанта милиции Даниленко

В 19.15 по заданию дежурного я прибыл на Ленинградскую, 67, в сберегательную кассу. Первым вошел в помещение. На полу валялись осколки стекла, гильзы, пахло порохом. Три девушки не отвечали на вопросы, только плакали. Из примет сообщили, что преступников было двое: один высокий, другой ниже. В чем одеты — сказать не могли. Получив приказание осмотреть территорию, прилегающую к дому, побежал во дворы. За домом № 68 ребята играли в хоккей, бегущих мужчин не видели. Во дворе дома № 67 девочка лет шести сказала, что двое дядей забежали в ворота сада. Пройдя дворами, я вышел на автобусную остановку, но на ней никого не было.

Алексей Аксенович Холод был из тех людей, у которых все разложено по полочкам. Всегда и во всем он был ровен, размерен, умерен.

К своему полковничьему званию он шел аккуратно, начав служить в милиции более двадцати лет назад с должности рядового. Никто и никогда не видел его растерянным, несобранным или даже выбритым кое-как. Расхлябанность, неорганизованность, беспорядок Холод органически не переносил. Никогда, ни на какой служебной ступени он не повысил голос на подчиненного. Даже уничтожающие разносы Холод умел делать вежливо. Провинившийся только недоумевал: «Вроде бы не кричал, а словно высек».

Холод недолюбливал оперативных вмешательств в жизнь, считая это крайней мерой. Кропотливую, неброскую профилактику, милицейскую терапию он считал эффективнее. Зато уж тут был безжалостен ко всякому проявлению равнодушия к судьбам. Особенно когда речь шла о подростках.