- Отчего люди не летают? – глубокомысленно вопросил Ожин и сунул руку под простыню, накрывающую Ваниллу. – О! Вот и темечко!

   - Волосики, волосики какие? – подалась вперед Персиана. – Чай, светло-каштановые, как у мамки?

   - Я потом вам скажу, - любезно улыбнулся целитель, - когда увижу темечко целиком с головой, а голову – с туловом!

   - Мэтр, а долго еще? – взмолилась роженица. – Меня сейчас разорвет!

   Жужин кинул взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке и приказал:

   - Кричите, Ванилла. Так, как я вас учил – чтобы звук уходил вниз, в живот!

   И поспешно зажал уши.

   - Твою ма-а-а-а… - заорала Ванилла, выгибаясь на кровати.

   Персиана, мать двоих детей, с растроганной улыбкой смотрела на старшую сестру.

   - Головка вышла! Волосики темненькие! – заглянув под простыню, сообщил Ожин. – Еще пара таких замечательных потуг, и мы увидим ребеночка целиком!

   - А глазки, глазки чьи? – едва не подпрыгивая от любопытства, спросила Персиана.

   - Глазок пока нету! – отрезал целитель, но увидев, как бледнеет молодая мать, поспешно поправился: - Закрыты пока глазки!

   - А носик? Носик-то видно! – торжествующе вскричала Персиана. – Чей носик, мэтр?

   - Мамин, - покорно ответил тот, понимая, что избавиться от назойливого внимания к личности младенца не получится. И снова взглянул на часы: - Ванилла, тужьтесь!

   Спустя еще несколько потуг, покои целителя огласило торжествующее мяуканье новой жизни.

   - А кто у нас тут? – вопросил мэтр, тыкая младенца пиписькой в лицо сначала всем присутствующим, а затем молодой маме. – Кто это такой хорошенький?

   - Это Людвин рю Дюмемнон! – сердито ответила молодая мама, дрожащей рукой вытирая струящийся со лба пот. – Аркаеш побери моего упрямого муженька! Все-таки вышло по евойному! Кто-нибудь ему сообщил уже, а?

   Повинуясь движению длинного пальца Жужина, служанки порскнули прочь – сообщать заинтересованным лицам радостное известие.

   Принцесса Бруни подняла на ноги весь дворец, чтобы отыскать счастливого отца. Его Величеству сообщили о благополучном завершении родов, и он добавил переполоху, когда будил шута, ревя над его ухом, как Железнобок. Смешивая гномий самогон с вином, король знал, что делал, дабы избавить Дрюню от стресса!

   С пятой попытки шут разлепил осоловевшие глаза и поинтересовался:

   - А? Что? Они наступают?

   - Кто? – опешил король.

   - Гномы. Много гномов! И все такие малю-ю-юсенькие!

   Редьярд переглянулся с Бруни, которая пришла, чтобы проводить Дрюню к супруге, и, подняв его с кровати, хорошенечко потряс:

   - Проснись, дурень! Ванилька твоя родила!

   - Мышку? – уточнил шут. Один глаз у него никак не открывался, руки висели как плети, а колени подгибались.

   - Норушку, ага, - хохотнул Его Величество. Приказал своим гвардейцам тащить шута в покои мэтра Жужина и периодически щекотать, из-за чего Дрюня худо-бедно начал переставлял ноги сам, хотя, кажется, так и продолжал спать с открытыми глазами, поскольку нес такую чушь, что гвардейцы едва не падали от хохота.

   К концу пути шут сумел разлепить оба глаза и разглядеть лежащую на кровати супругу, на руках которой шевелился кто-то, размером со щенка. Разглядеть больше ему не позволили алкогольные пары.