— Штопка не может подождать до завтра? — попросила она.

— Завтра принесет другие обязанности, — непреклонно отрезала миссис Фредерик.

Валенси штопала весь вечер и слушала, как миссис Фредерик и кузина Стиклз обсуждают вечные семейные сплетни, монотонно стуча спицами, — они вязали бесконечные черные чулки и взвешивали все за и против приближающейся свадьбы двоюродной кузины Лилиан. В целом выбор был одобрен. Двоюродная кузина Лилиан позаботилась о себе.

— Хотя она и не спешила, — сказала кузина Стиклз. — Ей, должно быть, двадцать пять.

— В нашем кругу, к счастью, осталось не так много старых дев, — сказала миссис Фредерик.

Валенси вздрогнула. И вогнала иголку в палец.

Троюродного кузена Аарона Грея поцарапала кошка, и он заполучил заражение крови в пальце.

— Кошки очень опасные животные, — сказала миссис Фредерик. — Я никогда бы не завела в доме кошку.

Она многозначительно уставилась на Валенси через свои ужасные очки. Однажды, пять лет назад, Валенси спросила, можно ли ей взять кошку. С тех пор она никогда больше не заговаривала об этом, но миссис Фредерик до сих пор подозревала, что дочь хранит преступное желание в глубине души. Однажды Валенси чихнула. По коду Стирлингов было неприлично чихать в обществе.

— Ты всегда можешь сдержаться, прижав палец к верхней губе, — с упреком сказала миссис Фредерик.

Половина десятого и, как сказал бы мистер Пепис[8], пора в кровать. Но прежде страдающая от невралгии спина кузины Стиклз должна быть натерта мазью Редферна. Это делала Валенси. Это была ее обязанность. Она ненавидела запах этой мази и сияющее самодовольное лицо очкастого, с бакенбардами, доктора Редферна на картинке, украшающей бутыль. Пальцы еще долго пахли этой мазью, несмотря на все старания отмыть запах.

Судьбоносный день Валенси пришел и закончился. Она завершила его так же, как начала, в слезах.

У дома Стирлингов, возле калитки, на маленькой лужайке был высажен розовый куст. Его называли кустом Досс. Пять лет назад кузина Джорджиана подарила его Валенси, и та с радостью посадила его. Она любила розы. И, разумеется, куст ни разу не расцвел. Это было ее роком. Валенси делала все, что только можно придумать, воспользовалась каждым советом каждого из родственников, но куст не желал цвести. Ветви буйно и роскошно разрослись, листву не повредили ни ржа, ни насекомые, но на нем так и не появилось хотя бы одной завязи. Валенси, взглянув на него через пару дней после своего дня рождения, вдруг преисполнилась внезапной неодолимой ненавистью. Не цветет, ладно, тогда она обрежет его. Она отправилась в сарай, где хранились инструменты, взяла садовый нож и со злобной решимостью подошла к кусту. Несколько минут спустя миссис Фредерик, выйдя на веранду, с ужасом обнаружила свою дочь безумно крушащей ветви розового куста. Половина их уже устилала дорожку. Куст выглядел печально изувеченным.

— Досс, ради бога, что ты делаешь? Ты сошла с ума?

— Нет, — ответила Валенси. В ответе подразумевался вызов, но привычка оказалась сильнее ее, и он прозвучал, как попытка умилостивить гнев матери. — Я… я просто решила обрезать куст. Он больной. Он не цветет и никогда не зацветет.