– Ну ладно, – хан поднялся в знак того, что разговор окончен. – Про твоего Курбана я слышал. Все хвалят, что растет очень способный, сильный, талантливый полководец.

– Просто сказать, что он способный, значит, ничего не сказать. Как уже говорил, таких по пальцам пересчитать. Исключительно растущий парень. Я считаю, что это дело – чистой воды клевета, дело рук завистников, ревнующих к его успехам, к ранней славе, и неумелых дознавателей. Может, нужда во мне говорит, но мне кажется, судьи у нас невежественные!

– Хорошо, я поговорю с этими «невеждами». Если возможно, постараемся вызволить парня…

Из сурта хана Аргас вернулся радостный, обнадеженный, что теперь-то уж ему удастся спасти своего Курбана.

Утром нарядился так, как никогда раньше не наряжался, отправился с несколькими сопровождающими в тюрьму на встречу с Курбаном. На этот раз охрана, видя его высокий чин, должность, золотой ярлык, шлем с пером, не стала как в первый раз задавать лишних вопросов, сразу же проводила внутрь. У тойонов тюрьмы прежнее пренебрежение как рукой сняло. Судя по тому, как они все вытягиваются перед стариком, говорят заискивающим тоном, здесь произошла какая-то подвижка. Вряд ли дыхание хана так быстро дошло. Значит, дошло чье-то твердое слово о нем.

Бедный Курбан за эти несколько дней похудел так, что страшно смотреть. Даже глаза стали огромными, горбатый нос заострился. Только стройный стан не согнулся, выправка не изменилась.

Старик рассказал основную новость – про свою встречу с ханом. Парень только выслушал молча и как-то обреченно улыбнулся, словно знал заранее, чем все для него кончится.

– Держись, потерпи немного! Скоро мы выйдем отсюда, – сказал Аргас и притянул голову парня, коснулся носом чистого лба, покрытого холодным потом, понюхал.

Курбан опустил взгляд, пряча глаза, отвернулся и зашагал вслед за конвоиром, выпрямившись во весь свой высокий рост. Отойдя довольно далеко, наконец, оглянулся. Остановился на миг, словно хотел что-то сказать, но потом опять отвернулся, медленно зашагал вперед.

Сердце в груди Аргаса несколько раз сжалось.

К чему бы это, грех-грех! Ведь все решается благополучно, как надо. Оо, Господи. Помоги, сжалься… Редко я обращаюсь с такой мольбой!.. Оо, Господи…

И вправду, влияние слов хана сказалось сразу.

Назавтра же глава Верховного суда Сиги-Кутук, до сих пор отговаривавшийся отсутствием времени, отдельно пригласил старика в сурт Сугулана на разговор.

– Хан передал мне свое мнение. Я не могу выйти из его воли. Парня твоего освободим. Только Чагатай будет против. Сам знаешь, какой он неуступчивый, когда упрется во что-то. Так что, может, сам попробуешь уговорить его или какой другой способ найдешь?

Но никого не нашлось, кто бы сумел уговорить Чагатая. Старик, не найдя иного выхода, собрался идти к нему лично, упасть в ноги, но его остановили: чем больше будешь просить Чагатая, тем больше он начнет упираться, лучше вести себя так, будто не обращаешь особого внимания, что дело-то незначительное… авось пронесет…

Мальчики не стали у него спрашивать, но по выражению лиц можно было понять, как они чутко откликаются на все новости о судьбе своего старшего товарища и командира. Глаза у детей зорки, ничего не упускают. Ни один из них не сомневался в невиновности Курбана. Они ждут, как решит Верховный суд, праведное он вынесет решение или же совершенно неправедное. Значит, выходит, что на этот раз Верховный суд в их глазах выносит приговор себе.