— Да как-то:..— Турецкий посмотрел на часы.— Поехали ко мне. Ирка обещала баклажаны на ужин приготовить.

— Конечно, поехали! Симочка! Давай рассчитаемся поскорее, мы спешим на свидание к самой красивой женщине на свете!

Меркулов попробовал подняться со стула, но ему это плохо удалось.

— Да. Давай еще попьем кофе, а? — сказал он почти жалобно.— Все-таки коньяк с пивом — это не совсем хорошо для координации движений.

Баклажаны призывно пахли чесноком, и не было сил отказаться, несмотря на обед в «Теремке».

— Это что, по латышскому рецепту? - спросил Меркулов.

— По-моему, по грузинскому. Моя тетка мне говорила, что она когда-то так готовила. Но синеньких тогда было не достать, сейчас можно купить в кооперативе. Вот лисички я научилась стряпать в Риге.

Турецкий окинул кухонный стол подозрительным взглядом: если все, что на нем стояло, куплено в кооперативе, то вряд ли что-нибудь осталось от Иркиных отпускных денег.

— Г'ыбы — от'ал,— объявил Меркулов трубным голосом — его рот был наполнен до отказа.

Перевожу и присоединяюсь к оригиналу: грибы— отвал. Тоже из кооператива?

— Нет, с рижского базара. Десять рублей за корзиночку. Это ранние лисички, потому так дорого.

— А что, остальное все дешево? Прямо даром, да?— В голосе Турецкого звучала тихая угроза.

— А-а,— торжествовал Меркулов,— первая семейная сцена!

Им было легко и радостно втроем, как в былые времена. Можно было сесть на любое место, налить себе вина, кофе, чаю, говорить о чем угодно или молчать, если молчится. Или после ужина сесть в уютном углу под торшером, включить телевизор на низкую громкость и обсуждать проблемы Ирининой жизни рижского периода — продолжать ли ей контракт с рижской филармонией, истекающий в конце года, или искать работу в Москве. На экране западногерманский бизнесмен давал интервью, какие-то парни демонстрировали у памятника Гоголю под зорким надзором милиции, но Турецкий слышал только спокойно-веселый голос Ирины и видел ее синие, как огоньки газовой горелки, глаза- и думал, вернее, знал, что сейчас он должен сказать самую главную фразу в его и Иркиной жизни, и тогда не будет никаких проблем у них обоих, и Ирине не надо будет продлевать контракт, и даже — черт с ней, с неустойкой,— надо разорвать существующий и срочно переезжать в Москву, к нему, на Фрунзенскую набережную. Ирина замолкла на полуслове, почувствовала, что сейчас должно произойти что-то важное, чего она ожидала столько лет. Она поискала глазами сигареты, Меркулов чиркнул зажигалкой и, воспользовавшись возникшей паузой, посмотрел на экран, где происходила встреча министра экономики Шахова с американскими аграриями, рискнувшими вложить свои денежки в развитие плодородной кубанской земли. И в тот момент, когда Турецкий раскрыл было рот, Меркулов, не оценивший важности момента, решил прокомментировать происходящее в телевизоре:

— Нет, вы только посмотрите, какую девицу себе Шахов оторвал! Это что же, жена?.. А-а, переводчица! Ну и красотка! А костюм какой шикарный...

Турецкий посмотрел на Меркулова почти с ненавистью, но тот не унимался: