И тут Пушкин почувствовал, как удесятеряются его силы, как грудь и кулаки наливаются мощью богатырской, как трещит распираемая грудной клеткой боксерская майка. Пушкин вскочил, уронив табуретку…

Все, кто видел тот бой, потом взахлеб рассказывали о чудесной расправе Пушкина над врагами: как за один прыжок Пушкин наносил по шесть ударов ногами; как, уходя от ударов, садился на шпагат; как вдруг замирал в воздухе, раскинув в стороны руки; как размашистым футбольным ударом отправил карлу Маркса под потолок, где тот и остался висеть, зацепившись бородой за обрешетку; как Пушкин работал кулачными сериями и его мельтешащие руки сливались в мутные круги. Как упал, словно подрубленный, Фридрих Энгельс после точного Пушкинского джеба. Над его распростертым телом Пушкин произнес после ставшую знаменитой фразу:

– И так будет со всеми, кто против существующего порядка вещей!..

…Когда они тряслись по дороге на родину в карете, Пушкин сказал:

– Что ж, одним карлой меньше, все людя́м станет полегше. Короче, что смог, то сделал. Внес, так сказать, свою лепту. Пушкинскую лепту. А что это было за блюдо чудодейственно, Екатерина свет Алексеевна?

– Известно что, – сказал Авдеева. – Бульон то крепости необыкновенной, по моему рецепту сготовленный…

Этот бульон получается благодаря усиленной варке мяса в герметических бульонных кастрюлях. Бульон этот приготовляется так: 400 г хорошей суповой бескостной говядины, изрезанной сырою довольно мелко, складывается в эту герметическую жестяную кастрюлю, которая, будучи завинчена, за ушко вешается на поперечную палочку над котелком или большею кастрюлею, которая наполняется водою и ставится на сильный огонь плиты часов на 5. По истечения этого времени, от говядины остаются одни волокна, а самого наикрепчайшего бульона получается большая глубокая тарелка.

А замели его на Невском. Аккурат напротив Пассажа. Пушкин там прогуливался туда-сюда, когда подлетела карета, из нее повыскакивали дюжие мужики, схватили Лександра Сергеича и грубо затолкали в карету. Да еще и кляп в рот засунули.

– Вот мы и поймали тебя, Пушкин, – говорит один из усатых, а усатые были они все. – Ох, и давно за тобой охотились. Ох, и хитер ты, жучара!

– Да, хитер, как лисий сын, – заговорил второй. – И вправду, глянь, на Пушкина похож. Все такое же отрастил, как у нашего поэта. Не зря кликуху «Пушкин» ему дали, ох, не зря. Ну да, под Пушкина каная, в доверие завсегда легше втереться. Стишок-другой прочитал, ручками помахал и делай с людями что хошь – грабь, жги, обноси, пропивай награбленное, топчи ногами побежденных, разоряй ювелирные лавки, купцов стращай, купчих обижай…

– А стихи про кота зачем на стенах корябал? – перебил третьего четвертый. – Для форсу бандитского? Или чтобы кликуху оправдывать? Стишки, кстати, так себе, прямо скажем. А говорят, на заднице у тебя выколот профиль Ивана Грозного, правда, что ли?..

А что оставалось Александру Сергеевичу? Только мычать да головой мотать.

Привезли его прямо в Петропавловскую крепость и повели в камеру. Втолкнули внутрь. Надзиратели дверь за ним закрыли со словами: «Все, отгулял, ворюга. Сейчас ты узнаешь, что такое ад. А потом сознаешься во всем, даже в убийстве Павла Первого».