– Дела неприятные творятся, – сказал царь, протирая тряпочкой биту. – Из европ мне докладывают тревожное. Мол, объявилась нехорошая парочка. Шатаются по городам, как два призрака, смуту сеют. Того и гляди до нас доберутся. А зачем нас смута, Сергеич? У нас тут и своих смутьянов хватает. С одним Пугачевым, помнишь, как намучались? Если бы не ты, вовек бы не словить негодяя.

– Что за парочка такая? Я их знаю?

– Злобный карла Маркс и дружбан евонный – Фридрих Энгельс. Короче говоря, надо выбить их на подходе. Как мы с тобой в «городках» выбиваем битой енти вот колобашки. Идти тебе придется, Сергеич. Больше некому. А как это дельце обстряпать, сам уж придумай, не зря же голова у тебя вон какая кучерявая. А не придумаешь сам – у Авдеевой спроси, она-то точно подскажет…

…Шумел битком набитый зал в городе Гамбурге. Принимали ставки на исход боя. Все больше ставили на карлу-«Оторви мне голову» – Маркса. Он считался фаворитом. А Пушкина по кличке «Сукин сын» всерьез не воспринимали. Мол, еще одно пушечное мясо для непобедимого карлы.

Это Пушкин вызвал карлу на бой. Прилюдно его обидел, обозвав цирковым лилипутом. Однако Маркс с Энгельсом согласились только на парный бой, мол, по-другому мы не деремся. Ладно, ответил им Пушкин, нехай будет парный.

Трудно оказалось найти пару. Все отказались, даже силач Поддубный. «Боюсь я этого карлу, – сознался Поддубный, – потому как нет такого преступления, на которое карла не был бы готов в борьбе за главный приз». А вот гусар Денис Давыдов сразу дал добро. «Я, говорит, с тобой, брат Пушкин, хоть к черту в пекло, ей-ей! Только дай допью этот пунш и вперед!»

Прозвенел гонг. Бой начался. Энгельс, ухватив карлу за бороду, мускулистой рукой раскрутил его над головой и – метнул. Маркс полетел двумя ногами вперед и каблуками сапог врезался в грудь Давыдову. Ударом гусара навсегда выбросило за канаты.

Пушкин остался один против двоих. Демонически захохотал Фридрих Энгельс, гнусно заулыбался в бороду карла Маркс. Пушкин понял, что его спасет только быстрый заячий бег.

Александр Сергеевич пропетлял по рингу весь первый раунд. Уворачивался, демонстрируя чудеса заячьей техники. Хоть его и не поймали, но вымотался он вконец. Только гонг его спас от поимки и расправы.

– Хана нам, – сказал он, плюхнувшись на табуретку, секундантам своим: баснописцу Крылову и Авдеевой, Екатерине Алексеевне. – Сил никаких нет. Может, полотенце выкинуть?

– Пришел енот однажды в гости к попугаю, – начал о чем-то своем баснописец Крылов, но его перебила Авдеева.

– Хлебни-ка, касатик.

Авдеева поднесла к Пушкинскому рту плошку с чем-то жидким. Пушкин открыл рот и послушно выхлебал до конца теплое густое варево. После чего баснописец Крылов заботливо утер его подбородок полотенцем.

Варево проскользнуло внутрь, растеклось добрым теплом по утробе. Прошло несколько мгновений – и Пушкин вдруг как живого увидел перед собой царя. Тот вышел из тумана, и поэт как наяву услышал его слова: «Вся Расея на тебя, Сергеич, смотрит. Не осрами. Не спасешь ты – пропадем все. Все те, кто тебе так дорог и любим». Сказал и – пропал вместе с туманом.