– Видимо, нужно нам съездить в колхоз «Цзяохэ».
А Тянь Ху сказал:
– Моему отцу тоже снился подобный сон, а на следующий день он попал в аварию.
Отец Тянь Ху тоже был водителем. Техник Чжан воскликнул:
– Ну ты, салага, не каркай!
Тянь Ху своими дурными предсказаниями нарушил табу техника Чжана, до этого он говорил только о хорошем, но когда мы добрались до Вэйфана, то передумал. Был уже вечер, десятый час, на небе сияли звезды. Техник Чжан сказал:
– Мы уже давно из дома уехали. У меня эти дни глаз дергается, на душе неспокойно, волнуюсь, что что-то случилось с сыном. Раз уж мы тут, давай я тебя отвезу на станцию, съездишь на поезде домой, проведаешь домашних. А я вернусь и получу тебе увольнительную, если будут проблемы, то все решу. Мы с Сяо Тянем вернемся по шоссе Яньвэй.
Я понимал чувства техника Чжана, и хотя мечты о торжественном появлении в деревне на грузовике «ГАЗ-51», которые я столько раз проигрывал мысленно, лопнули, словно мыльный пузырь, и я чувствовал глубокое разочарование, но возможность вернуться домой, повидать родных после двух лет службы легко не дается. Техник Чжан и Сяо Тянь высадили меня перед железнодорожной станцией в Вэйфане, а сами уехали. Я проводил взглядом красные огни задних габаритов грузовика, пока они не скрылись из виду, и только тогда пошел за билетом.
Во второй раз в жизни я ехал на поезде. Впервые я ехал на поезде весной того года, когда мне исполнилось восемнадцать, сопровождал старшего брата и племянника в Циндао, где они садились на корабль до Шанхая. В те годы прокатиться на поезде было настоящим событием, я вернулся из Циндао и хвастался этим. Второй раз тоже было довольно волнительно. Народу в поезд набилось битком, в вагоне воняло мочой. Два парня подрались из-за туалета, один разбил другому нос, а тот ему в ответ – ухо. Тогда это не казалось мне какой-то дикостью. От Вэйфана до Гаоми сто с лишним километров, а трястись надо было почти четыре часа. В 2008 году высокоскоростной поезд CRH пролетает весь путь от Пекина до Гаоми длиной около восьмисот километров всего за пять с чем-то часов.
Когда поезд прибыл в Гаоми, уже наступило утро, солнце всходило, по небу разливалась заря. Я предъявил билет и вышел – и тут же услышал, как из магазинчика на привокзальной площади, торгующего ютяо и соевым молоком, доносится дунбэйская опера «маоцян»[28], которую я так давно не слышал. Это была известная ария старухи из оперы «Лушань цзи» из традиционного репертуара, медленная, трагическая и тоскливая, вибрирующая, от нее у меня на глаза навернулись слезы. Несколько дней назад, когда я выступал в передаче о традиционной опере «маоцян» на одном из каналов CCTV, посвященном музыкальной драме, то упомянул об этом случае. Я купил тогда ютяо и чашку соевого молока, ел и слушал. По обе стороны от привокзальной площади продавали разную снедь и торговцы громкими криками завлекали покупателей. За два года до этого съестным торговали только государственные столовые, и официантки там работали крайне невежливые. Через два года с ними стали конкурировать частные ресторанчики. Еще через несколько лет частные предприятия начали расти, словно побеги бамбука после дождя, а общенародные, коллективные столовые, снабженческие кооперативы и магазины постепенно закрывались.