Фридрик приступает к составлению дощечек. И начинает с голубых.
С 1862-го по 1865 год Фридрик Б. Фридйоунссон изучал в Копенгагенском университете естественные науки. Образование он не закончил, как, впрочем, и многие его соотечественники. Однако в последние три года его жизни в Дании он числился штатным работником аптеки «Элефант», что на Большой Королевской улице. В то время ею заведовал аптекарь по прозвищу «Орлиная шея». В этой аптеке Фридрик дослужился до позиции провизора и помогал управляться с инебриатусами: эфиром, опиумом, «веселящим газом», мухоморами, белладонной, хлороформом, мандрагорой, гашишем и кокой. А вещества эти, помимо использования их для разного рода лечений, были в большом почете у копенгагенских лотофагов.
Лотофагами назывались люди, которые жили, вдохновляясь стихами известных французов: Бодлера, Готье, де Нерваля и де Мюссе. Они закатывали пирушки, о которых многие были наслышаны, но немногим довелось самим на них побывать. На этих пирушках целительная растительность быстро и приятственно уносила гостей в иные миры — как телесно, так и духовно. Фридрик бывал там частым гостем, и однажды, когда все встали от полета по эфирным «аттракционам», он известил своих попутчиков по путешествию: «Я видел универсум! Он создан из стихов!». И датчане тогда единодушно признали, что говорит он, как en rigtig Islaending.[4]
Однако путешествие Фридрика летом 1868 года было совсем другой, приземленной, природы. Он прибыл тогда в Исландию, чтобы распорядиться хозяйством своих родителей, умерших той весной от пневмонии — с разницей в девять дней. Хозяйства было всего ничего: небольшой хуторок Брехка на самом отшибе долины — на горном склоне, корова Криворога, несколько тощих овец, скрипка, шахматный столик, сундучок с книгами, материна прялка и кот по кличке Маленький Фридрик. Фридрик-травник поэтому планировал остановиться здесь ненадолго: не много времени требовалось на то, чтобы продать сельчанам живность, оплатить долги, запаковать вещички, удавить кота и спалить хуторские постройки, которые, как Фридрику было известно, уж и так заваливались на бок.
Он так бы и сделал, не подбрось ему мирозданье эту неожиданную головоломку — одной светлой июньской ночью, в отвратительной сараюшке.
Дощечки укладываются в странную мозаику. То, что раньше казалось Фридрику непостижимой загадкой, теперь само управляет его руками. Похоже, эта головоломка обладает волшебным свойством разгадывать саму себя. Вроде и не думая, прикладывает человек одну дощечку к другой, и, как только их края соприкасаются, тут же паз одной дощечки впадает в самый паз другой, и уж невозможно отделить их друг от дружки. И так вперед и вперед, пока черно-голубые дощечки не образовывают дно, а черно-белые — стенки чего-то, смахивающего на длинное глубокое корыто — голубое и белое внутри и черное снаружи.
Внутри на дне появляется фраза: «Omnia mutantur — nihil interit». Фридрик горько усмехается: «Все изменяется, ничто не исчезает». Он и представить себе не мог, какой мастер-искусник мог пожаловать Хавдис это сокровище, да еще выбрать для нее цитату из самого Овидия.