В столовой капало, туда подставили таз, и звук падающей воды раздражал.

– Про любовь? Ладно, слушайте про любовь, – рассказывал заскучавшим девчонкам очередную байку обалдевший от безделья Сыроед. – Меня на первом курсе в оперотряд записали. Я поначалу воодушевился: романтика, бандитов ловить будем, – а оказалось, ничего интересного: дежурство на вахте да проверка паспортного режима. И вот проверяем мы как-то комнаты в профилактории в главном здании. А знаете, что такое профилакторий? Это вам, девки, не общага. В общежитии, деушки, никакой полноценный личной жизни нет, там в любой момент кто-нибудь незваный припереться может. А в профилаке хорошо, тишина, у каждого отдельная комнатка, ну примерно как у нас в лазарете, только не так холодно, – прибавил Сыроед, и одни из девочек опустили глаза, а другие покраснели. – И вот воскресенье, восемь утра, все спят еще. Я стучу, долго никто не открывает, потом появляется заспанная деваха в халате, зевает, и как-то делано так зевает, чувствую, нервничает она. Я извиняюсь вежливо, прошу у нее документы, хочу уйти поскорей, а тут сзади вваливается эта сука Зайнулин и говорит: ладно, документы я сам у нее проверю, а ты погляди, нет ли кого за окном.

Сыроед достал сигарету, долго ее разминал и намазывал «Звездочкой», потом с удовольствием закурил:

– А там карниз сантиметров тридцать. Этаж седьмой. На карнизе стоит парень. Ну, я как человек деликатный поворачиваюсь и говорю Зайнулину: никого там нет. И тут эта дура с воплем к окну бросается: «Как никого?! Гришенька!»

– Верим! – хором ахнули все девчонки разом. – А Гришенька – это Бодунов был, да?

– Вы еще спросите, как девушку звали, – засмеялся Сыроед и вызывающе поглядел по сторонам.

Павлику очень не понравился этот наглый, напористый взгляд.

На обед сварили бульон из очередной пойманной на улице мокрой курицы, пожарили картошку, которая, сколько ее ни ели и ни собирали, не могла надоесть, и открыли банку деревенских соленых огурцов, проложенных листьями смородины, укропом, хреном и чесноком.

– Мужики, под такую закуску…

– Рома?

– Шо Рома? Я сказав: видставити, – рубанул воздух бригадир. – Пьем только вечером. А до цього комендантська годына. Розумиете?

– Ни, Ромочка, не розумием мы.

– А чуяли, мужики, як наш Рома до университету поступав? – прозудел Бокренок. – Ему «Муму» досталась. И вот он начинает Кулешову рассказывать: «Жив-був такий кршак, Герасим, и була в його маленька така собачка Муму». Кулешов ему говорит: «Роман, рассказывайте, пожалуйста, по-русски». А он: «Чекайте-чекайте, зараз буде вам по-русски». И чешет дальше: «Так зла барыня наказала Герасиму втопыты нещасну собацюру». – «Товарищ Богач, по-русски, пожалуйста». – «Дале буде вам по-русски. Так вывыз Герасим цуцика на середину рички, привязав йому на шию здоровену камянюгу, и тогда Муму каже на вашей клятой мове: “За что?”» Рома, вот и я тя пытаю: за шо ты нас мучишь?

– Брехун ты, Бокренок, – сказал Богач с досадой. – А бис с вами, тишечки дозволяю.

Выпили, переглянулись – этак было лучше и вообще не пить. Только раздразнили себя.