Бастионы и равелины опоясывали крепость по периметру. Дорога петляла вдоль берега, повторяя изгибы Мазовца. Плакучие ивы красиво полоскались в воде. Даже с востока крепость смотрелась внушительно. Мощная каменно-кирпичная кладка, бойницы, артиллерийские амбразуры. У восточных ворот Троепольского укрепления стоял шлагбаум, охраняемый красноармейцами.
Молодой сержант козырнул Малютину — первого секретаря горкома знали все. Цепкий взгляд задержался на Шелестове. Но проверять документы у незнакомого водителя постовой не стал, махнул рукой, чтобы подняли шлагбаум.
Внутреннее пространство фортификации представляло обширный пустырь. Вспомогательные и подсобные постройки, несколько орудий, военные грузовики. Здесь было людно. Работала автомастерская. Небольшое подразделение направлялось в столовую. В стенах колоннады, вереницы арочных проемов — там были казематы с казармами и арсеналами.
— Давай направо, Максим Андреевич, — распорядился Малютин. — Остановись за грузовиками. Там проход в Цитадель, в штаб гарнизона. Покури минут десять, осмотрись.
Малютин покинул машину, заспешил к арочному проему. С ним почтительно здоровались военные, кто-то отдавал честь. Шелестов выключил двигатель, выбрался из-за баранки. День был тихий, солнышко радовало теплыми лучами. Он вынул папиросу из пачки «Казбека», закурил, прислонившись к капоту. Машина сопровождения тоже встала, выходили покурить сотрудники НКВД, члены группы. Максим изобразил глазами: ко мне не подходить. Те поняли, встали неподалеку кружком, задымили.
В западной части фортификации располагались казармы, там же — санчасть с красным крестом. На лавочке сидел боец с загипсованной ногой, маялся от безделья. В юго-западном углу за бетонными блоками прогуливались часовые, висели предупредительные знаки — там, в недрах катакомб, располагался арсенал.
В северной части фортификации виднелось что-то странное. Нависали массивные башни, крепостные стены выдавались наружу и представляли собой мрачное здание. Зона перед входом огорожена, перед ней никого, за исключением черной «эмки» и потрепанной полуторки. За барьером ходили часовые. Все окна и даже мелкие бойницы забраны решетками. «Гауптвахта?» — предположил Максим. Но как-то солидно для рядовой воинской гауптвахты.
Мимо прошел военный со шпалами подполковника. Максим машинально дернулся, чтобы отдать честь, но вовремя опомнился. Он не военный, черт возьми, он штатское лицо, водитель секретаря горкома! Покосившись на своих ребят, он заметил у них то же самое. Служба прочно пропитала людей, никакими тюрьмами не выведешь. Осмотрительнее надо быть…
Часовые на входе посторонились — красноармейцы с нашивками сержантов вывели из здания бородатого мужчину в штатском. Одежда на нем истрепалась, висела мешком, под глазом красовался внушительный «фонарь». Он щурился, с трудом волочил ноги. Его стащили с крыльца, повели к «эмке». Процессию сопровождал франтоватый капитан ГБ в горящих на солнце сапогах. Он исподлобья смотрел по сторонам, кусал губы. Сержанты подвели мужчину к машине, стали заталкивать на заднее сиденье. Тот не сопротивлялся, но ему не хватало подвижности — он словно не понимал, чего от него хотят. Сержанты нервничали, но на людях вели себя сдержанно, рук не распускали. Капитан ГБ стоял поодаль, насмешливо глядя на своих подчиненных.