Так думал Иван Петрович, возвращаясь с заимки домой. Он, как бы вымещая досаду на своих однодеревенцев, наотмашь стегнул кнутом и без того ходко бежавшую лошадь и погнал по ухабистой дороге в Прядеину.

– Елпанов с ярмарки вона че привез – са-мо-вар! – кричали бегающие по деревне ребятишки.

– Слышь, кума! Елпанов-то, говорят, каку-то медну корчагу на ярмарке купил, самоваром, што ли, зовут! Весь, ровно золотой, блестит!

О невиданном ранее, первом в округе тульском самоваре в деревне судачили чуть ли не месяц. Всем деревенским жителям было интересно увидеть, что же за штука такая – самовар. Народу на подворье Ивана Петровича собралось, как на свадьбу. Люди стояли не только в ограде, но даже в сенях. Те, что вдоволь насмотрелись и вышли на улицу, рассказывали о диковинке по-разному. Некоторые усмехались:

– Да ниче особенного, вода горяча в ем, да и все! По мне, дак лучше после обеда кваску ядреного! Господская это все выдумка, а нашему брату крестьянину чаи распивать недосуг!

Иван Петрович своим домашним и работнице Нениле самолично показывал, как ставить самовар, внушая:

– Смотрите у меня, не поставьте без воды, не то испортите вещь!

Он купил на ярмарке и чаю, и сахару, но велел положить пока запасы в сундук: все в семье, да и сам он, к чаепитию не привыкли, всем по душе был квас после обеда, а в праздники – пиво или травянуха.

– По весне вот инженер приедет, Абросимов Михаил Евстафьевич, тогда и будем самовар ставить – он чай пить страсть как любит!

Весна была ранней и дружной. Дул теплый южный ветер, растопляя снег. Мелкие ручейки, сливаясь в бурные потоки, с шумом устремлялись в Киргу. Лед тронулся и скоро скопился у плотины, образовав затор. Елпанов с работниками день и ночь трудились, шестами и баграми отправляя льдины через плотину вниз по реке.

Среди прочих забот Иван Петрович съездил в Ирбит и привез подрядчика и инженера. Строительство церкви в Прядеиной пошло полным ходом. Двоих каменщиков Елпанов нанял в Ирбите, а подносить кирпич и мешать раствор мог любой из работников. Фундамент был уже готов, начали кладку стен, но в сенокос зарядили дожди. По неделе стояло ненастье: с неба без конца сеялся нудный бусенец-сеногной.

В каждый погожий день и час Елпанов снимал людей со строительства и отправлял на покос. Во время жнитва погода тоже то и дело портилась, хлеб начал прорастать сперва в суслонах, а потом и на корню. Иван Петрович потерял сон и аппетит, гонял то и дело на заимку, нервничал: проросший хлеб при продаже пойдет вторым, а то и третьим сортом.

Мужики в пожарнице говорили:

– Ну, нынче доброго хлеба поись не придется… Бабы стряпают, дак над квашней ревмя ревут! Всю ночь-то она, бедолага, как кошка с салом, бегает туда-сюда: то на печь квашню поставит, то на шесток… И нигде она не киснет, да и шабаш! Иные бабы по два дня одну-то квашню квасят…

– Ха, зато на пиво зерно и проращивать не надо!

– Дак ведь пиво-то, дурья твоя голова, только на Покров да Рождество и попьешь!

– Нелишка нынче хлеба-то… А молотить – чистое горе! Уж овин сушишь-сушишь, а все никак не молотится, все зерно в солому идет…