— Но некоторые так и не примирились.

— Кылына. И ее бабка. И прапрапра… — вздохнула Ковалева.

— С тех пор многие из них видели смысл жизни в том, чтобы вернуть былое могущество, поправ православное зло, поработившее их Город. И проклинали деда, предавшего веру своих отцов, и Марину, лишившую их древней силы. Силы слишком огромной, чтобы ее не желать.

— Да, конечно, — вздохнула Маша снова.

— То, что ты зовешь «да, конечно», — саркастично усмехнулся его голос, — ничто в сравнении с тем, что тебе так и не довелось увидать. Тот, кто способен управлять силами земли, держит в руках мир. Разве это трудно понять?

Маша угрюмо попыталась понять, что именно он включает в понятие «земля». И поняла: все. Воду и воздух, урожай и улов, и огонь, вечно горящий в ее глубине. Тот самый, который и послужил прообразом геенны огненной — ада.

«Лаз змея был столь глубок, что говорили, он идет до самого пекла».

Удивительно, что люди знали про ад задолго до того, как анатомия земли стала достоянием школьных учебников…

— Те, кто заточил истинного владыку, построили множество преград. Но Кылына последовательно разрушила их все, — сказал Демон.

— Кирилловская перестала быть святой, меч был погребен под развалинами Успенской. Она не предусмотрела одно: что Прахов покажет его Виктору Васнецову, — задумчиво заключила Ковалева.

— И что у Виктора Михайловича хватит сил превозмочь ее, — закончил он.

— Стой, — не поняла она. — Хочешь сказать, и Васнецов? Она была у него? Она и его? Тоже? Присухой?

— Что ж, — хмыкнул он, — и Кылына была женщиной…

«Я ей так и сказал. Все, как есть, когда Эмилия Львовна мне предложила…»

«Ведь она была ведьмой — язычницей! Да разве не язычество самая любовь? Не та, что к жене, детям, отечеству, а та, что способна разрушить очаг, стать над долгом и честью».

Выходит, Виктор Михайлович знал, о чем говорил! И недаром Добрыня стал его alter ego.[14]

«Я хотел бы быть столь же крепким в своей вере…»

«Ведь его красавица-Маринка была, верно, так же хороша, как и…»

Прахова!

Прахова!

Прахова!

Только сама Прахова тут совершенно ни при чем.

— Любовь лишает человека сил, но не лишает воли, — повторил Машин Демон. — Все ваши демоны живут лишь внутри вас. У них нет своей силы. И любовь, какой бы она ни была, выбрасывает на берег лишь то, что у вас внутри.

— А Мир? Мир Красавицкий? — встрепенулась Маша, выудив из своих глубин забытое чувство. — Он бросился под колеса. Значит…

— Значит, — спокойно согласился ее собеседник. — Значит, в глубине души он боялся, что станет прежним.

— И убьет меня. И, чтоб не убить… Он не был таким уж плохим?

Демон демонстративно скривился.

— Да, да, я знаю, — зачастила Маша. — Но ты? Почему ты не остановил Кылыну раньше? Ты все знал! Ты знал все еще сто лет назад. Почему ты не остановил ее сейчас, до того как она погубила Мира?! Заставила его Риту, дядю Колю… Она — Саввочку! Всего два годика… Он же не виноват, что его отец…

— Был сумасшедшим.

— Нет!

— Ты все равно прочтешь это в одной из своих книг, — примирительно сказал ей Демон. — Дед Михал Саныча по отцу — алкоголик, дед по матери — маньяк. Савва Врубель родился с «заячьей губой». Он был обречен…