— Послушай… — Машин Демон наклонился к ней, и неожиданно его бездушный голос стал шепчущим, человечным. — Любовь лишает человека сил, но не лишает воли. То, что вы называете «своим демоном», — ваш выбор, который вы отказываетесь признать за собой.

— Он пытался! — возмущенно опровергла Ковалева. — Он написал «Демона поверженного». Он надеялся спасти свою душу, как Тамара! А в результате? Потерял ум! И сына… Твоя Кылына — дьявол. Дьявол!

— Теперь уже она? — ухмыльнулся он, выпрямляясь. — Я думаю, тебе стоит понять главное: Кылына не желала своей земле зла.

— Потому что зла не существует! — передразнила его Ковалева.

— Потому что то, что вы называете «злом» и «добром», слишком часто меняется местами, и в 800-м от Рождества злом считалась вера ведьм, и инквизиторов сожгли бы на костре как человекоубийц и еретиков. И сегодня вы ставите на пьедестал царя, а завтра сбрасываете его оттуда, как символ зла, и ставите на его место поэта, олицетворявшего для царя зло. И рассчитываетесь валютой, за которую вчера сажали в тюрьму на двенадцать лет. И мните добром восстановление храмов, которые разрушили, веря: это и есть добро… И Перун — бог огня, на месте древнего капища которого Владимир построил первый каменный храм, — тоже был для кого-то добром, а Иисус — демоном.

— Бог — демоном? — дернулась Маша.

— Ведь Киев был языческим Городом, — терпеливо объяснил Маше Демон. — И Кылына — наследница Киевиц, для которых Огненный Змей был единственно-истинным Богом.

— А ты не знаешь, — вдруг не к месту проснулся в Маше заинтересованный историк, — правда, что Владимир крестил Русь, только чтобы жениться на византийской царевне Анне? Или верна вторая версия… — Она смялась, не договорив.

Ночноглазый посмотрел на нее глубоким и длинным взглядом, словно проверяя ее глубину. И сказал с вкрадчивой и вредной полуулыбкой:

— А если я отвечу тебе «да», ты признаешь, что зла и добра нет? И любое ваше «добро» — просто изнанка «зла»?

— Русь крестили огнем и мечом, — насупившись, вспомнила расхожий штамп Маша.

Но получалось, огонь и меч — вовсе не метафора…

— «Не мир я вам принес, но меч» — Иисус сказал правду, — обиженно поморщилась она, чувствуя, что ее «плохо» и «хорошо» вновь смешались в одно липкое месиво.

— Да, — согласился с Богом Демон, — их кресты обернулись мечами задолго до того, как был выкован меч Добрыни.

— Но зачем крест Андрея перековали в меч? — трусливо сменила тему она. — Если Змей — это вовсе не змей?

— Именно потому, — серьезно ответил он, — что люди полагались лишь на свою мощь и не знали: силу невозможно победить силой. Чего стоят все их храмы и кресты, если в их душе еще нет той самой веры, за которую они убивали? И когда по приказу Владимира Добрыня выковал меч, чтобы сразиться со Змеем, Марина знала: он обречен. Он погибнет. А если она поможет ему победить, ее Город лишится прежней силы.

— Чародейка Маринка? Возлюбленная Добрыни? — подалась к нему заинтригованная Маша Ковалева.

— Киевица и его жена, — почтительно поправил тот. — Языческая, а не христианская.

— И что, что она выбрала? — неожиданно перехватило дух у нее. — Любовь? Конечно, иначе бы…