– Давай, мать, открывай, сама знаешь – дверь вышибем… Да тебе, наверное, дружки-то уже сообщили.

– Какие дружки? – зашипел нервно Каликов. – Не могли они…

– Сообщили, сообщили, – отмахнулся от него Сергей.

Дверь, как ни странно, открылась.

– Ну что же делать… Проходите!

Открывшей женщине – усталой и взвинченной – было лет под тридцать. Видно было, что она не знает, как себя вести, – то ли хамить, то ли, наоборот, молчать. Картина, в общем, грустная, но достаточно типичная. Хуже, когда с порога ор начинается или слезы с соплями – надо как-то успокаивать, а, успокаивая, можно и самому – в такое сорваться…

В общем, вошли. Среди соседей быстро нашли понятого, второй был не нужен, вторым был Артем. Несмотря на позднее время, соседа упросили быстро – соседям, кстати, почти всегда интересно, в отличие от прохожих на улице. Прохожих-то – поди отлови да уговори – замучаешься.

Для проформы показали хозяйке постановление, она сделала вид, что прочитала. Люди редко всматриваются в постановления дотошно – сами все понимают…

Помаленьку начали шукать. Каликов сразу полез в секретер, достал коробку из-под московских конфет «Тройка» и пригласил понятых подойти поближе. В коробке лежала валюта – оперативники знали, что фальшивая, но, кстати, до того, как эксперт подпишет справку, все денежные знаки считаются настоящими.

– Что вы можете сказать по этому поводу? – торжественно спросил у хозяйки Каликов.

У нее глаза уже набухали слезами:

– Вам и так муж уже все рассказал, раз вы махом деньги отыскали…

Второй сотрудник ОБХСС – молчаливый, собранный, вежливый – внес «валюту» в опись.

Квартирка-то, кстати говоря, была так себе – не хоромы, хотя и не сказать, чтобы хозяева голодали. Попадались в ней и западные этикетки, и диковинные пепельницы, и стаканчики с изображенными на них невиданными гоночными машинами. Обыск подходил к концу – всем и так было ясно, что все нашли сразу и в одном месте. Лаптев вообще с самого начала не столько «шмонал», сколько делал вид. В туалетном шкафчике он обнаружил ящик для инструмента, а в нем маленькую-премаленькую отверточку. Брат Сергея подхалтуривал на ремонте радиоаппаратуры всех мастей и разновидностей – Лаптев подумал о нем и сунул инструментик себе в верхний карман пиджака.

От соседей не вовремя вернулся сын – парнишка лет девяти, не больше. Огромными глазами он не по-детски серьезно и как-то… тускло… смотрел на взрослых незнакомых дяденек. Дяденьки делали вид, что не замечают ребенка. Артем вздохнул и присел рядом с парнишкой на корточки:

– Ну, как дела, брат?

Мальчик преувеличенно добрый тон не принял, покачал головой и неожиданно ответил:

– Скверно.

Это слово, так не соответствующее возрасту ребенка, непонятно почему зацепило Токарева. По мнению Артема, обозначить имевшую место быть ситуацию словом «скверно» мог бы какой-нибудь приват-доцент из дореволюционной России (вроде того, кого играл Баталов в «Беге»), но никак не советский пацаненок. От короткого слова, произнесенного ребенком, вдруг так повеяло тоской и обреченностью, что у Токарева-младшего первый раз в жизни кольнуло сердце. Он даже грудь потер через рубашку…