Не заходя в избу, сразу проскользнул в конюшню, оттолкнул жеребца от двери.
— И что орешь, дурень? Сейчас вернусь, и будет тебе всего вволю. Хозяина твоего выручим, вот что главное!
Он радовался сам и ждал ответной радости, однако боярышня кинулась к нему чуть ли не в ноги, не поздоровалась, не поклонилась.
— Слава Тебе, Христе Боже наш! Вернулся!
— А что бы это я не вернулся? — довольно спросил Комендант. — Или подозревала, убегу с золотом твоим?
— Сегодня ночью будто громом поразило! Беда пришла, совсем близко! Подумала, тебя по дороге ветрели да схватили.
— Как раз! У них хваталка еще не выросла, чтоб меня брать!
— Все одно, чую… Они где-то рядом! Помолиться бы, но не могу из-под земли. Вот был бы где тут поблизости камень намоленный, побежала бы, встала и молилась. Услышал бы меня Господь и отступила беда. А нынче кто меня слышит? Будто в могиле я…
— Это у тебя от подземной жизни, — успокоил больше самого себя. — Главное, я приданое твое привез, обменяем на доллары и выкупим Космача, раз по-другому нельзя. А вернется Юрий Николаевич, и радость к тебе вернется!
— Ох, тревожно мне…
— Заждалась ты, засиделась, боярышня. — Комендант говорил весело. — Но ничего, рано утром выйдешь на волю, я скажу когда. И поглядишь: весна кругом, и какая ранняя. Ручейки бегут и солнышко доброе, быстро снег сгонит. Становись где хочешь и молись без всяких камней. Хлопот много, а то я бы сводил тебя за деревню, там один косогор есть красивый. Бывало, приду туда и счастья на целый день. Одно время я жил там тайно, пещерку в угоре выкопал и неделями ночевал. Днем по лесу хожу да по берегу и все слушаю, слушаю. Иногда чайки прилетают и поют. Люди говорят, мол, ничего хорошего, разве это песни, галдеж да крик. Оно и верно, здешние чайки речные, мелкие, не то что океанские…
Боярышня от его слов вроде бы немного успокоилась, но вдруг снова встрепенулась.
— Агриппина Давыдовна мужа своего искать ходила! След, правда, растаял совсем, но она чутьем скрозь прошла. И по лесу, и по дорогам его, бедного, водили да палками били. Все пытали, где он меня прячет. А дед Лука не выдал, как его не мучили, укрепился и насмерть стоял. Так они его на реку привели, на лед, и там еще пытали, в воду головой опускали, все равно выстоял. И врагов своих не проклинал, а так говорил: «Не взять меня вам никакой силой, никакой пыткой, зря токмо стараетесь, ибо дело ваше ложное, а правда за мной». Истинно, как святой говорил. А когда есть хоть один праведник на город, мир сей спасется. Так его там на льду и убили от ненависти и бесовской страсти да в майну сбросили.
— Да полно, не думай об этом! — внутренне содрогаясь от ее слов, проговорил Комендант. — Лучше послушай! Помнишь, я тебе историю так и не досказал? Ну так вот, как только сказал я Любе своей, что на другой остров уезжаю, она петь перестала… А у них в племени есть обычай… ну или примета такая: коли не поет человек, значит, умирать собрался. Я тогда не знал, ну и внимания особого не обратил, собрал вещички, распрощался с женой и на катер. За мной прислали… Она мне вслед кричит, будто чайка, — Кондор, Кондор, и в воду идет, в открытый океан. Ну, думаю, пройдет немного да поплывет к берегу. Скорость у катера узлов тридцать, так она быстро отстала, и мне уж непонятно, то ли чайки поют мое имя, то ли она…