И вдруг дыра засветилась! В ней тугой спиралью загудело оранжевое пламя. Тело верховного жреца загорелось изнутри! Он сделал два неверных шага, хотел что-то сказать, но только открыл рот, из которого вырвался огненный язык. В следующее мгновение тело конунга разлетелось огненными клочьями!

– Ловушка! – заверещал сухолицый конунг. – Бежим!

Он исчез… и появился на том же месте, удерживаемый какой-то силой. Начал светиться. Взорвался!

За ним цепная реакция уничтожения перекинулась на остальных конунгов, бросившихся врассыпную, и всё закончилось цепочкой ярких вспышек.

Холм, освещённый повелеванием Серебряного мальчика, чистый, словно омытый дождём, повис в темноте ночи глыбой хрусталя. Но свет этот не пугал – манил, притягивал, порождал в душах людей радость и надежду.

На холм взошли волхвы, к нему начали стягиваться Витязи.

Искромсанный лучами мистери, но живой Булавин, обгоревшие Хмель и Весняр, хладнокровный Ираклий, хмурый Тарасов. В руке Хмель держал автомат, и Тарасов буркнул:

– Где ты взял это украшение? Брось.

Никифор посмотрел на автомат, глубокомысленно изрёк:

– Автомат не украшение, а средство общения.

Булавин засмеялся, но тут же закашлялся, схватился за грудь.

– Вот дьявол, дышать не могу! И зуб выбили…

– Без зубов ты симпатичней, – проворчал Весняр, устало опускаясь на траву.

– Мы их прогнали? – оскалился Никифор. – Или они прибегут снова?

– Не они, так другие, – пожал плечами Весняр. – Я бы чего-нибудь выпил.

– Надоело всю жизнь драться.

– У нас ещё есть шанс пожить мирно, – сказал Ираклий.

– Какой шанс? – не понял Хмель.

Ираклий улыбнулся, глянул на Сергия:

– Дети наши.

Все одновременно посмотрели на Серебряного мальчика, вдруг осознавая, что Витязь прав.

Наша надежда, наша вера и любовь – дети!

В их руках судьбы мира…