Перед выездом она потребовала туалетную бумагу, косметичку и расческу, чтобы привести себя в порядок. В перечень затребованных ею предметов не входило ничего подозрительного или опасного, поэтому скромная Элькина просьба была удовлетворена в полном объеме. Запершись со всем этим добром в небольшой туалетной комнате для мамонтовской челяди, она действительно навела марафет, но потом клочок пупырчатой бумаги и косметический карандаш были использованы не совсем по назначению.
Теперь в левом переднем кармане Элькиных джинсов лежала лаконичная записка:
«Помогите! Я заложница.
Мои спутники собираются взорвать вокзал!»
В грозном свете бесконечных террористических актов, совершаемых по всей России то чеченскими боевиками, то душевнобольными, а то вообще непонятно кем, этот призыв не мог оставить равнодушным того человека, которому он попадет в руки. Если попадет… Вся загвоздка заключалась в том, что электрошокер, стерегущий каждое неверное движение Эльки, оказался для нее полным сюрпризом. Настолько неприятным, что в какой-то момент ей просто захотелось сесть прямо на мокрый асфальт привокзальной площади и заявить своим конвоирам: «Все, хватит! Никуда я дальше не пойду, делайте со мной, что хотите!»
Эльку останавливало лишь то, что подобное предложение полностью совпало бы с пожеланиями обоих враждебно настроенных мужчин. Уж их-то не пришлось бы упрашивать дважды! Они бы с радостью отвели душу. А ей совсем не хотелось выяснять, имеются ли в обширном автопарке Мамонтова только тракторы с бульдозерами или там также прописаны катки дорожные и какие-нибудь кошмарные бетономешалки.
Она покосилась на Черныша и сразу наткнулась на его настороженный взгляд. Наконечник шокера ни на миг не отрывался от Элькиного запястья.
В ранней молодости ее било током дважды, и оба раза Элька пережила клиническую смерть. Это были два самых кошмарных опыта в ее биографии. Никаких тоннелей, выводящих на свет, никаких сияющих провожатых, описываемых знатоками загробных странствий души. Лишь бесконечная боль, полный мрак и ужас предстоящего погребения заживо. Если это называлось загробной жизнью, то Элька предпочитала ограничиться одной-единственной, земной.
И за нее, бренную, все же стоило побороться!
О возвращении в особняк Мамонтова не могло быть и речи, ни с деньгами, ни без них. Это было все равно что опять сунуться в ту же самую мышеловку, из которой удалось чудом выбраться. Мамонтов с нетерпением ждал этого момента. Не случайно он снарядил Эльку в дорогу белой песцовой шубкой с барского плеча. Он не сомневался, что они вернутся к нему вновь: шубка вместе с Элькой. И последняя была нужна ему явно не для того, чтобы ласково уложить ее на пушистый мех и еще разок осчастливить оральным сексом.
Элька оглянулась по сторонам, пытаясь определить, неужто несчастней ее нет никого вокруг? Выходило, что так. Самыми горестными в людской круговерти выглядели физиономии непохмелившихся пьянчуг, однако в их глазах светилась твердая решимость принять свою ежедневную дозу, а там гори все синим пламенем. В этом они были близки по духу какому-то серийному французскому Людовику, которому принадлежала крылатая фраза: «После меня хоть потоп».