×
Traktatov.net » Остров в глубинах моря » Читать онлайн
Страница 77 из 249 Настройки

Заговор

Восемь месяцев спустя в большом доме имения Сен-Лазар тихо, без боли и страха, скончалась Эухения Гарсиа дель Солар. Ей был тридцать один год, семь из которых она прожила с душевной болезнью, четыре — в опиумной дремоте. Сиделка в то утро уснула, и именно Тете, пришедшей, как обычно, покормить хозяйку кашей и одеть, выпало обнаружить среди огромных подушек ее свернувшееся калачиком, как у новорожденного, тело. Хозяйка улыбалась, и в этой удовлетворенности смертью к ней словно вернулись черты былой красоты и молодости. Только Тете и пожалела о ее смерти: после стольких лет, посвященных заботам об этой женщине, она и вправду по-настоящему ее полюбила. Тете обмыла тело, одела и в последний раз причесала хозяйку, а потом вложила ей в скрещенные на груди руки молитвенник. Убрала благословленные папой четки в замшевый чехол — оставленное ей хозяйкой наследство — и повесила его себе на шею, заправив под корсет. И прежде чем попрощаться, сняла с ее груди маленький медальон с изображением Девы Марии — с ним Эухения никогда не расставалась, — чтобы отдать его Морису. И пошла звать Вальморена.

Маленький Морис так и не узнал о смерти своей матери: вот уже несколько месяцев «больная госпожа» не выходила из своей комнаты, а тело ему не показали. Пока из дома выносили орехового дерева гроб с серебряными уголками, который Вальморен купил у одного американца-контрабандиста еще в ту пору, когда Эухения пыталась покончить с собой, Морис вместе с Розеттой устраивал во дворе похороны сдохшей кошки. Ему никогда не приходилось присутствовать на подобной церемонии, но воображение у него имелось с избытком, и ему удалось похоронить животное с большим чувством и торжественностью, чем достались его матери.

Розетта была храброй и не по возрасту развитой. С поразительным проворством она передвигалась по полу на своих пухленьких коленках, а за ней — Морис, не оставлявший ее ни на минуту, как тень. Тете велела закрыть на замки все сундуки и тумбочки, куда дети могли бы засунуть пальцы, и перегородить все выходы с галереи сеткой из курятника, чтобы они не могли выкатиться наружу. Она примирилась с существованием мышей и скорпионов, лишь бы избавить дочку от возможности засунуть нос в смертоносный порошок чили: в отличие от осторожного Мориса, Розетте в голову вполне могла прийти и такая идея. Малышка была красавицей. Ее мать отмечала это про себя с горечью, потому что красота — несчастье для рабыни: гораздо выгоднее быть незаметной. Тете, так страстно мечтавшая в свои десять лет быть Виолеттой Буазье, с удивлением убеждалась в том, что в результате какого-то странного трюка фокусницы-судьбы на эту прекрасную женщину походила Розетта — те же волнистые волосы и обворожительная улыбка с ямочками на щеках. Но сложной расовой классификации острова девочка считалась квартеронкой, дочерью белого и мулатки, и от отца в ней было больше, чем от цветной матери. В ту пору Розетта изъяснялась на какой-то странной тарабарщине, на слух — наречии еретиков, но Морис переводил ее без малейших затруднений. Мальчик сносил ее капризы с терпением дедушки, переросшим позже в горячую привязанность, которая в дальнейшем ознаменует их жизнь. Он станет ее единственным другом, будет утешать в горестях и учить всему самому необходимому: от умения не попадаться злой собаке до различения букв в азбуке, но это будет потом. Самое главное, чему он научил ее с самого начала, — это прямой дорожке к сердцу отца. Морис сделал то, на что не решалась Тете, — самым безапелляционным образом всучил девочку Тулузу Вальморену. Хозяин перестал смотреть на нее как на еще одну принадлежавшую ему вещь и принялся искать в ее чертах и характере что-то свое. И не нашел, но тем не менее привязался к ней той снисходительной любовью, которую вызывают в своих хозяевах домашние питомцы, и оставил жить в большом доме, вместо того чтобы отправить девочку туда, где ютились рабы. В отличие от своей матери, серьезность которой граничила с недостатком, Розетта оказалась очаровательной болтушкой и настоящим вихрем, развлекавшим весь дом, и это было лучшим противоядием от царившей в те годы неопределенности.