…Итак, к середине 1935 года все встало на свои места. Возрождались в новом качестве вооруженные силы Германии, возрождалась, соответственно, военная разведка и контрразведка.
Пустующие еще недавно помещения огромного комплекса на Тирпицуфер постепенно заполнялась людьми. В униформе всех родов войск и в штатском. Численность сотрудников только центрального аппарата достигала уже нескольких сотен.
Автор одной из книг об абвере писал, что здание «…представляло собой лабиринт погруженных в полумрак коридоров, со скрипучими лестницами и настоящим кроличьим садком тесных комнатенок. Доисторический лифт стонал и весь содрогался на ходу, а порой и вовсе не работал. Посетители называли это место «лисьей норой». Трудно было придумать что-нибудь более неподходящее для размещения абвера, который к 1939 году разросся до размеров очень крупного ведомства. Но адмирал отказывался переезжать и не разрешал делать в здании ремонт».
Другой автор описал рабочий кабинет самого Канариса:
«Это помещение, в которое можно было попасть через приемную с двумя секретаршами, было на редкость скромным и не имело ничего общего с помпезными залами, которые привыкли называть своими кабинетами высокопоставленные персоны национал-социалистического режима. Комната была средней по величине, в ней находилась только необходимая мебель, похоже, собранная из старых вещей без всякого стиля и выбора. Перед комнатой находилась пристроенная терраса, с которой можно было смотреть на Ландверканал. На письменном столе стояла миниатюрная модель крейсера «Дрезден», на котором он участвовал в битвах под Коронелем и у Фолклендских островов – память о морской карьере шефа. Рядом пресс-папье, на каменной подставке три бронзовые обезьяны. Одна из них приставила руку к уху и напряженно слушает, вторая с интересом смотрит вдаль, третья прикрывает рот рукой. Это символ разведки – она должна слышать и видеть, но молчать.
Среди картин и портретов, висящих на стене, бросались в глаза большая фотография испанского каудильо с длинным посвящением, рядом – японская картина с дьявольской рожей, подарок японского посла Ошимы. На другой стене – фотографии прежних начальников секретной службы, одна из них – портрет знаменитого начальника отдела 36-го немецкого генерального штаба в период Первой мировой войны полковника Николаи. Над диваном карта мира, конечно, всего мира, потому что интересы человека, который здесь работает, не ограничиваются Германией или Европой, а распространяются на все страны планеты. Обстановку этого кабинета довершали несколько стеллажей с досье, которые Сеппл, жесткошерстная такса, безнаказанно использовал вместо угла, маленький сейф и железная походная кровать, на которую Канарис после обеда при возможности ложился для короткого отдыха. Когда политическая и военная ситуация была особенно напряженной, то бывало, что адмирал проводил всю ночь в своем кабинете, чтобы в случае необходимости каждый раз быть под рукой».
Среди новых сотрудников центрального аппарата абвера почти не было явных нацистов. На службу в абвер привлекались офицеры из действующих воинских частей, а также из резерва и даже отставники, как правило, имеющие опыт работы в разведке или контрразведке. Многих из них Канарис знал лично как надежных специалистов, которых не надо было учить, что называется, «с чистого листа». Менее всего Канариса интересовали политические взгляды его офицеров – правда, коммунистов и социалистов среди них заведомо быть не могло. Во главу угла он ставил профессионализм и преданность делу – последнее означало и германский традиционный патриотизм. Этим, по мнению автора, объясняется то обстоятельство, что среди лиц, причастных к заговору против Гитлера 20 июля 1944 года, оказались и сотрудники абвера.