— Вас бы самого ударить, — с отвращением сказал Веденеев. — А ты, Димка, тоже хорош! Оставил пассажирку без сознания в коридоре и даже на помощь не пришел. Скотина!

— Я хотел, — голос стюарда задрожал. — Когда Михаил Дмитриевич ушел, я быстро все в каюте привел в порядок, хотя мы и не трогали там ничего, и нырнул к себе, чтобы подозрение не вызывать. А потом она завозилась в коридоре, я понял, что она жива, да он и бил несильно.

— Глаза бы мои вас обоих не видели, — сказал Веденеев. — Ладно, допрос с пристрастием окончен. Перед Марьяной извинитесь, когда она проснется, а то, что я вас обоих мужиками не считаю, так это вам, вероятно, неинтересно. И да, Дмитрий, ты на будущее имей в виду, что на одном судне со мной ты больше в море не выйдешь. А пока завтрак накрывай, сейчас пассажиры встанут.

Дима, понурившись, пошел расстилать скатерти. Михаил Дмитриевич с болью во взоре следил за его действиями, а потом повернулся к Галине Анатольевне:

— Вы меня осуждаете?

— Нет, хотя и не одобряю, — сухо сказала та и отвернулась, давая понять, что разговор окончен. — Олег, надо бы проведать Марьяну. Мне это сделать или вы сами?

— Я сам, — сказал Веденеев. И эти два слова вдруг вызвали у него такую легкость во всем теле, как будто и не было позади бессонной ночи. — Конечно, я сам, Галина Анатольевна.

Он снова спустился на нижнюю палубу, глянул на часы, начало восьмого. Посмотрел было в сторону шестой каюты, но затем глубоко вдохнул, как перед прыжком в холодную воду с высоченной вышки, и отпер свою дверь, шагнул внутрь, сдерживая дыхание, притворил дверь за собой, чувствуя, что обратного пути, пожалуй, уже и нет.

Он старался не шуметь, но скрежет ключа в замке все-таки разбудил чутко спящую Марьяну. Она встрепенулась, приподняла взлохмаченную голову, чуть испуганно посмотрела на вошедшего и улыбнулась, узнав.

— Доброе утро, ваша смена закончилась?

— И смена, и один довольно неприятный разговор, — сказал Олег, сделал пару шагов и присел на край кровати. — Зато теперь я знаю, кто и почему ударил тебя по голове сегодня ночью.

— Да? — Марьяна зевнула и смутилась. Щеки ее стали нежно-розовыми, как будто окрашенные утренней зарей, хотя шторки на иллюминаторе были задернуты и в каюте царил полумрак. — И кто же?

— Михаил Дмитриевич.

Видя недоумение на ее лице, Веденеев коротко и четко пересказал ей содержание разговора с психологом и стюардом.

— Такие страсти на «Посейдоне», пожалуй, впервые, — признал он. — Только вот к разгадке преступления нас это не приближает ни на шаг.

— Все скоро выяснится, — убежденно сказала Марьяна. — Тайн становится все меньше. Каждый кирпичик потихоньку встает на свое место. А это означает только одно: рано или поздно нам откроется вся картина.

— Как ты себя чувствуешь? — Олег протянул руку, убрал прядь волос с девичьей щеки, его пальцы мимолетно коснулись кожи, погладили.

Марьяна мгновенно отреагировала на эту нежданную ласку, схватила его широкую ладонь двумя руками, прижала к щеке, потерлась об нее носом. Пахло все тем же едва уловимым, но приятным ароматом дорогого, очень мужского одеколона. Олег охнул от ее движения, свободной рукой притянул девушку к себе, уткнулся в волосы и закрыл глаза от давно забытого ощущения блаженства.