Прислоняюсь к перилам. Дверь в кабинет закрыта. Он ходит по комнате, что-то двигает.

Даже не знаю, что теперь произойдет, не знаю, люблю ли его или ненавижу, не знаю, пришел он извиниться или убить меня, не знаю, боюсь я его или – об этом я раньше как-то не подумала – он боится меня. Я забыла, что он лжец и убийца. Единственное, что имеет значение в этот миг: я вот-вот увижу его лицо.

По щекам текут слезы. Чувствую их солоноватый вкус на губах.

Толкаю дверь. Она цепляется за ковер, мне приходится приложить усилия. Такое чувство, будто я совсем перестала дышать.

– Привет, Зак! – говорю я.

Тишина. Раздается слабый скрип, затем шорох ткани. Возле письменного стола кто-то стоит. Джинсы, ботинки, туника, длинные волосы.

Волна, нараставшая внутри меня, поднимается и тут же отступает.

Прислоняюсь к двери. Где-то на Тринити-роуд раздался рев мотоцикла.

– Вы, – говорю я.

Она оборачивается:

– Ой! Прошу прощения. Дверь была открыта.

Ноги подкашиваются, словно бумажные. Может, я умерла и стала призраком?

– Простите! Представляю, что вы подумали…

– Что вы здесь делаете?

– Я ищу Онни. Дверь была открыта и… Я вошла. Простите! Зря я…

Виктория собирается уходить, вешает сумку на плечо, отводит назад светлые волосы, закрепляет их в конский хвост.

– Онни? – Мой сдавленный голос на себя не похож.

– Ищу ее повсюду.

Пристально на нее смотрю, однако Виктория избегает моего взгляда.

– Извините за фотографии, – говорит она. – У вас остались негативы?

– Что?

Опускаю взгляд. Пол устлан кусочками бумаги – рука, море. Мои фотографии. В комнате разгром. Книги сброшены с полок. Картонный ящик, стоявший под столом, разорван в клочья. Я опоздала. Он был здесь, но уже ушел. Сползаю на пол. Думаю о ярости Зака, как он сдерживал ее в течение целого года, лелеял, растил. Представляю, как он ужасен в гневе, когда теряет контроль над собой, хотя гораздо страшнее, когда он спокоен.

Дверь открыта, я толкаю ее рукой, прислоняюсь к ней спиной.

– Звоните в полицию, – говорю я. – Мой мобильник остался внизу, в сумке. Вы можете позвонить со своего?

Виктория делает шаг мне навстречу. Протягивает руки.

– Погодите минутку! Давайте все спокойно обсудим. Порой моя дочь не ведает, что творит. Полиция – это уже слишком, подумайте о моем, точнее, о нашем общественном статусе! – Она садится за стол, снимает с плеча сумку, достает длинную чековую книжку в кожаной обложке. – Понимаю, она устроила тут ужасный беспорядок и причинила вам кучу неудобств. Позвольте мне оплатить ущерб! Тут повреждения незначительные, а вот внизу перебита вся посуда, и стекло на задней двери придется менять. На всякий случай пусть будет тысяча фунтов, столько вас устроит?

Смотрю на нее в изумлении. Левой рукой Виктория суетливо приглаживает волосы, выискивая выбившиеся прядки. На щеке подергивается мышца.

– Думаете, это устроила Онни? – спрашиваю я. – Зачем ей это?

Она вздыхает, снова в отчаянии вскидывает руки. Она притворяется. Изображает искренность и открытость, вот только за ними чувствуется паника.

– Очень на нее похоже.

– Вряд ли это сделала Онни, – осторожно говорю я. – Внизу я нашла вещи и картину. Тот, кто их принес, специально оставил их там для меня. И он…