– Разве? – тускло сказал я.

– Ага! – «Боярыня» выпрямилась и спросила приятным воркующим голосом: – Шерше ля фам?

– Да какая там ля фам, – вздохнул я. – Инка с мамой в Москву укатила… на съемки, в пятницу еще – и ни ответа, ни привета. Хоть бы предупредила, что уезжает! Я уж не говорю о такой штуке, как телефон…

Мама притиснула меня, погладила по голове.

– Ты совсем уже вырос, Мишенька… – Тихий ласковый голос малость унял амурный раздрай, и я закрыл глаза, смиряясь. Прав был старина Аврелий: «Делай, что должен, и будь, что будет». Что тут предложишь мудрее?..

Вечерело. Синяя непроглядность за холодным стеклом темнела, набухая ночным мраком, а замерший свет фонарей или скользящие лучи фар лишь оттеняли тугую черноту.

Люстру в зале погасили, лишь бубнящий телевизор бросал отблески на стену и потолок. Из кухни дотекали журчанье и плеск воды, бряканье тарелок и тихий говор – дочки-матери обсуждали будущее житие.

Это папа своим неурочным звонком взбаламутил сонное оцепенение сумерек – мама утащила телефон на кухню и долго висела на проводе. А теперь отматывает разговор обратно и смакует детали…

Дребезжащая телефонная трель зависла в воздухе тающей надеждой. Сорвавшись с места, я проскочил зал на цыпочках. На кухне притихли.

– Да? – обессиленно выдохнул я, удерживая рвавшееся изнутри ликование, сродное радостному повизгиванию щена.

– Привет, – сказала трубка голосом Ларисы, и все во мне разом осело, как опавшее тесто у нерадивой хозяйки. – Не ту услыхал, да?

– Ну, почему же, – улыбнулся я через силу, – у тебя тоже нежный и приятный голос.

Гибкий провод донес смешок.

– Спасибо! Ты извини Инку, она вся на нерве была. Глаза по пять копеек, и трясется вся, как панночка из «Вия»! Мама только что позвонила, а я – тебе. У них там все хорошо – устроились в гостинице на «Мосфильме», сегодня съемки… Мама отпуск взяла, через недельку я ее сменю, будем по очереди за Инкой присматривать! – Лариса коротко просмеялась и сказала ласково: – Ты не переживай, ладно?

– Ладно, уж как-нибудь, – усмехнулся я. – Звони.

– Ага! Пока-пока!

– Пока… – Положив трубку, проворчал: – Все-то вам интересно…

– А як же! – дуэтом ответили дочки-матери, выглядывая из кухни.

Вздохнув, я пошаркал обратно, наивно полагая, что запас событий на вечер исчерпан до донца. Ошибся, однако.

Робкий стук в дверь развернул меня кругом.

– Я открою! – торопливо зашлепала тапками Настя. Клацнул замок. – Рита? Ой… Что-то случилось?

Я не узнал Сулиму – девушка стояла поникшая, опустив плечи и ссутулившись, как будто портфель, что она держала обеими руками, оттягивал неподъемным весом. Вскинув голову, Рита увидела меня, и из ее глаз тут же потекли слезы. Она уронила портфель, перешагнула через него и заревела, цепляясь за мои руки, за плечи, за шею. Ошеломленный, я гладил ее узкую спину, чувствуя, как изо всех темных углов слетаются новые страхи.

Скосив глаза, увидал встревоженную маму и легонько качнул головой: молчите, мол, пусть человек выплачется… Даже не подозревая о причине рыданий, я склонил голову, вдыхая запах Ритиных волос, и прошептал извечное: