Валландер подошел к Нурену. Тот уже закончил с оцеплением.

— Скажи директору, чтобы с утра явился ко мне.

Нурен кивнув спросил:

— Ты что-нибудь видел?

— Я слышал какое-то жужжание. Потом барак взорвался. Никаких машин или людей. Если это поджог, то заложили мину с часовым механизмом.

— Тебя отвезти домой или в больницу?

— Сам доберусь. Все, пока.

Только в больнице он понял, что ему прилично досталось. Предплечье сильно обожжено, резаная рана на бедре, а над правым ухом красовалась здоровенная шишка. Несколько глубоких царапин на лице, откуда они взялись, он не знал. И, помимо всего прочего, он сильно прикусил язык.

В четыре часа Валландер вышел из больницы. Повязка на бедре давила, и его по-прежнему сильно мутило — он порядком-таки надышался дымом.

Прямо на пороге больницы в лицо ему сверкнула фотовспышка. Он узнал фотографа из самой крупной утренней газеты. Когда тот, вынырнув из тени, захотел взять интервью, Курт отмахнулся и поехал домой.

Ему на удивление хотелось спать. Он разделся и залез под одеяло. В глазах плясал огонь, все тело болело, но уснул он мгновенно.

В восемь часов Валландер проснулся оттого, что кто-то бил его по голове кувалдой. Придя в себя, он ощутил сильную пульсирующую боль в висках. Опять ему приснилась эта загадочная голая негритянка. Когда он протянул к ней руку, на ее месте вдруг оказался Стен Виден со стаканом виски в руке, а дама повернулась к Курту спиной и, не обременяя себя одеждой, ушла под руку со Стеном, презрительно оттопырив полированный шоколадный зад.

Он лежал совершенно неподвижно и пытался определить, как себя чувствует. Жжет в глотке и руке. Голова болит. На какую-то секунду он почувствовал соблазн повернуться на другой бок и поспать еще. К чертям все следствия об убийствах, к чертям ночные пожары.

Но тут зазвонил телефон.

Не буду отвечать, подумал он. Потом встал и поплелся на кухню. Это была Мона.

— Курт, — сказала она, — это Мона.

Его захлестнула радость. Мона, подумал он, боже мой, Мона! Как мне тебя не хватает!

— Я видела тебя в газетах, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь?

Он вспомнил ночного фотографа с его вспышкой.

— Нормально, — сказал он. — Побаливает там и сям, а так — нормально.

— Правда?

Внезапно его радость как ветром сдуло. Появилась знакомая грызущая боль в желудке.

— А тебе в самом деле интересно, как я себя чувствую?

— А почему бы нет?

Ему было слышно, как она вздохнула:

— Это было очень мужественно с твоей стороны, я тобой горжусь. В газете написано, что ты спасал людей с опасностью для собственной жизни.

— Никого я не спасал! Что еще за бред!

— Я только хотела узнать, не ранен ли ты.

— И что бы ты сделала, если бы я был ранен?

— Что бы я сделала?

— Если бы я был ранен? Или вообще помирал? Что бы ты стала делать?

— Почему ты злишься?

— И не думаю. Я просто спрашиваю. Я хочу, чтобы ты вернулась домой. Ко мне.

— Ты знаешь, что этого не будет. Я просто хочу, чтобы мы могли нормально разговаривать.

— Ты же не даешь о себе знать! Как мы можем нормально разговаривать, если я даже не знаю, где тебя искать?

Он услышал, как она снова вздохнула. Почему-то это его разозлило.