— Ну и так далее, — сказал он, почти лежа щекой на клавиатуре. — Таким вот образом мой хроноскоп отыскивает во времени нужные эпизоды…

— Изумительно! — искренне сказал я. — Но пока это не более чем стереокино. Голографический эффект. А…

— Да-да! — Он вскинулся, сел прямо. — Следующий этап сложнее. Выбрать исполнителя и… сделать так, чтобы он оказался здесь. Главное — уловить момент, когда мальчик на вершине вдохновения! Все остальное — дело техники! Он появляется у нас и как бы продолжает исполнение своего номера. В звездный час своего концертного творчества!

— То есть вы живьем переносите ребенка сюда!

Он разъяснил снисходительно:

— Не переношу, а воспроизвожу. Здесь материализуется дубликат, запрограммированный лишь на одно — на исполнение своего номера. Когда задача выполнена, результат эксперимента исчезает.

— Как… исчезает? — с усилием спросил я.

— Бесследно. Происходит дематериализация. Примерно через полчаса после исполнения. Ну, бывает, правда, задержка, если молекулярные связи оказываются чересчур прочными. Как сегодня, например…

Как сегодня!.. Значит, там, за дверью с портьерой, сидел взаперти второй я! И он еще не исчез, я чувствовал это! И должен был сгинуть с минуты на минуту!

— Ты же убийца! — вырвалось у меня.

Он так дернул головой, что локоны разлетелись.

— Побойтесь Бога! Кого я убиваю? Это копия, слепок! Все равно что кинопленка! Это… просто мое произведение!

— Это произведение — живое! Оно же дышит, чувствует!

— Да бросьте вы! Оно не более живо, чем фигура на экране! И чувствует не больше, чем граммофонная пластинка с записью голоса! Вы же не станете считать живой пластинку только потому, что она поет?

— Не врите! Я видел — это настоящий мальчик!

— Это зомби! Точнее, аппарат с записью голоса!

«Покажи мне его!» — это, естественно, я должен был потребовать немедленно. И… струсил. Да. Мысль, что увижу сейчас себя, живого Петьку Викулова, заставила замереть душу. А от мысли, что этот Петька может исчезнуть у меня на глазах, стало жутко. Пряча страх, я сказал небрежно (хватило сил притвориться, черт возьми!):

— И вы не боитесь ответственности, господин Полоз?

Он картинно поднял брови.

— За что?!

— Вот за это… за всё. Конечно, вы гениальный изобретатель. Но формула, что гений и злодейство несовместны, в данном случае сомнительна.

Он расслабился, снисходительно улыбнулся:

— В каком Уголовном кодексе вы найдете статью, которая объявила бы меня преступником? Любой служитель муз вправе создавать художественные образы. И чем живее образ, тем больше успех…

— Существует международная конвенция! О запрете воспроизводить живые существа искусственным путем! Без особого разрешения.

— Опять вы о том же! «Живые»… Кто докажет?

— А как вы объясните появление на концерте певца, который потом бесследно исчезает?!

— Так и объясню! Киноэффектом высокого уровня!

— У вас потребуют доказательств!

— Ну и докажу!.. Или… — Он вдруг кулаками прошелся по клавиатуре и уперся пальцем в крайнюю клавишу.

Хроноскоп тонко загудел. А Полоз проговорил с горьким торжеством:

— Вот и всё! Аппарат, к сожалению, испорчен, программа стерта. Жаль, конечно, воспроизвести ее будет нелегко. Зато нет никаких следов моей «преступной» деятельности… господин Питвик.