В конце концов, какое бы ни было здесь дурацкое государство, какое бы подлое правительство ни вершило власть, но есть же законы, адвокатура, суд. Тем более что я гражданин Полуострова. Скандал будет международный…

Впрочем, никто нас не потревожил, не обидел по дороге. В трех кварталах от кладбища мы сели в фаэтон-автомат.

Сивка цвел, как георгин. Признался, что ни разу не ездил внутри автомобиля.

— А снаружи?

— Ха! Фига ли спрашивать! Сзади скакнешь на бампер, уцепишься — и газуй! Главное, чтобы «клюв» не захомутал!

Я понял, что «клюв» — это полицейский.

— Да ведь загреметь можно на ходу.

— Ага! — с удовольствием подтвердил Сивка. — Один раз — во! — Он поддернул широкий рукав, показал на коричневом локте розовый неровный рубец. — С прошлого года не сходит. И не загорает. На всю жизнь клеймуха…

Все же он был дитя Пристанéй, несмотря на нынешнюю благопристойную внешность. И я подумал, что отца Венедикта ждет немало хлопот.

А меня? Какой он сейчас, Петька-то? Наверняка обитание на Пристаня́х и для него не прошло бесследно.

Пристаня́ начинались за той набережной, где я прошлой осенью схлопотал вызов на дуэль. Идиотская история… Однако благодаря ей я узнал о Полозе.

Интересно, как поживает сейчас эта компания? Вертлявый отставной штабс-капитан Гвальский, граф Угин? Всё так же играют в кабачковых аристократов? Или подались в какие-нибудь банды вроде «Рио»? Их «дворянская» мораль тому, наверно, не преграда… А может, угодили за решетку? Едва ли. Уж если Полоз на свободе и процветает…

Недавний сон о Полозе я старался не вспоминать. Но он сидел во мне крепко, словно это и не сон, а настоящий разговор… А может, и правда не сон? Вернее, не совсем сон… Да ну его к черту! Главное теперь — Петька!

Мы не поехали по той романтической набережной. Сивка показал окольную дорогу безлюдными переулками. Автомат-водитель наконец заскрипел и заругался: машина не приспособлена для таких «колдобистых» мостовых.

Я сказал, что он не машина, а утиль и я запишу его номер, чтобы «тебя, ржавую канистру, завтра же отправили на переплавку».

«Канистра» оскорбилась — мертво стала на обочине. Я плюнул, и мы с Сивкой вышли. Все равно Пристаня́ были рядом.

Переулок привел к кирпичной стене с разломанным верхом. В стене была дыра — такая, что я свободно пролез вслед за Сивкой. Сивка стал собранным и деловитым. Этаким юным хозяином.

— Не отставайте…

Всюду виднелись кривые приземистые сараи и фантастические сооружения из разномастных ящиков и гофрированного пластика. Моталось на веревках разноцветное тряпье.

Под осевшим железным навесом старик царапал долотом перевернутую лодку. Распрямился, глянул на нас колюче: ходят, мол, тут всякие нездешние. А потом и спросил:

— Кого ищете, господа туристы?

Сивка глубоко сунул руки в клетчатые карманы. И вдруг негромко, но четко выдал стишок:

Это был явно здешний пароль. Старик уронил долото, заулыбался черным беззубым ртом.

— Тутошний, что ли?… У-у, да это, никак, Сивка-Бурка! И не признать сразу…