— Вы опять не понимаете, — с каким-то сожалением произнес Ленин. — Ликвидация частной собственности кардинально изменит человека, его нравственный облик. Вместе с эксплуататорскими классами большинство привычных человеческих пороков отомрёт, так как для них просто не останется почвы…

— Когда отомрёт, Владимир Ильич? Через сто лет? Через тысячу? — раздраженно бросил император, тяжело вздохнул, поднялся с кресла и, сутулясь, подтаскивая ногу, подошёл к окну.

Ленин с удивлением обратил внимание на стариковскую походку и осанку еще молодого человека…

— Ну что ж, Владимир Ильич, — медленно произнес монарх, глядя в окно, — я не буду Вас разубеждать в том, что Ваши мечты беспочвенны и с ликвидацией самодержавия и буржуазии никуда не денутся зависть и жадность, трусость и гордыня… К сожалению, они, также как и счастье, равномерно размазаны по сословиям и нациям, классам и организациям, богатым и бедным. Марксистская теория упирается в этот факт, как в стену, заменяя благими пожеланиями твердый расчет и научное обоснование. А я не имею права пользоваться в политике таким инструментом. Эта роскошь ведет к слишком большим жертвам и жестоким разочарованиям…

— Но что же вы тогда ждёте от меня? — почти вскричал Ленин.

— Я жду от Вас теорию, твердо стоящую обеими ногами на земле, а не витающую в облаках мечтаний о Человеке Будущего, который возникнет в результате смены форм собственности! России требуется революционная теория, способная не только продекларировать, но и обеспечить на практике реализацию принципа “от каждого по способности — каждому по труду”, идеология, предусматривающая доместикацию бюрократии, ибо она способна приватизировать, извратить и опошлить любые, самые светлые беспорочные идеи. Ваша партия еще не ощутила запаха власти, а партийные чиновники уже оптом и в розницу продают саму идею, вас и друг друга, причем совсем недорого. А что будет, когда они займут государственные посты? Да у вас патронов не хватит расстреливать единомышленников, превращающихся на ваших глазах во врагов народа!

Ленин буквально сорвался с кресла, быстрым шагом дошел до императора и долго смотрел в его глаза, пылающие, словно мартен..

— А я даже не подозревал, что так могут досадить профессиональные столоначальники, если вы их узрели даже в подпольных организациях… Как профессиональный революционер, я не могу, не имею права Вам верить, но отрицать вашу правоту в организационных вопросах глупо… Да, Марксизм — крайне молодая, еще не устоявшаяся теория со множеством белых пятен и работы тут непочатый край. Обещаю — я займусь этим вопросом немедленно, но что касается финансистов в качестве первичной цели революции, мне кажется, в вас просто говорит некоторая зависть к их свободе и могуществу.

— Можете считать и так, — погасив огонь в глазах, в обычной, спокойной манере усмехнулся император. — Поэт Генрих Гейне был хорошо знаком с Ротшильдами, он так описывал одного из членов этой семьи: «Я предпочитаю встречаться с бароном у него в конторе, чтобы наблюдать, как люди… пресмыкаются перед ним. Здесь вы увидите такие изгибы позвоночника, которые трудно повторить даже самому умелому акробату. Мне доводилось быть свидетелем того, как, подходя к барону, человек судорожно складывается вдвое, словно прикоснувшись к вольтовой батарее»… Так что Вы правы — их власти можно позавидовать…