Чтобы убить время, слушаю разговоры охранников. Один из них читает второму статью из «Монда», из раздела «Наука»: «Стимуляция мозга электрическими разрядами оживляет память». Судя по всему, речь идет о мужчине, которого лечили от ожирения, воздействуя на мозг электродами, а он вдруг вспомнил эпизод тридцатилетней давности. Дело было в Канаде, и пациент вдруг будто наяву, в красках, увидел, как гуляет с приятелями по парку. Он даже узнал свою тогдашнюю подружку; ребята шли и о чем-то трепались; ему слышался говор, но невнятный. Себя он в толпе не видел. Н-да, надо срочно собираться в Торонто, пусть потыкают мне чем-нибудь этаким в гипоталамус. Правда, вначале придется долго обжираться, чтоб набрать лишний вес. Вообще-то я тут скоро с голоду подохну, а заодно свихнусь.

Поскольку дочь бередит мою память, я делаю вывод, что ребенок выполняет функцию воздействующего на мозг электрода. Стоит мне на нее посмотреть, и в голове вспыхивают электрические разряды. Вот вам одно из возможных определений любви: это электрошок, пробуждающий воспоминания.

В 14.00 мне сообщили, что прокурор распорядился перевезти меня в больницу Отель-Дьё, чтобы я пописал им в пробирку. Я жестоко разочарован: инспектор, допрашивавший меня утром, утверждал, что после проведенной в «обезьяннике» ночи меня выпустят, — ничего подобного. Четверо полицейских заводят мне руки за спину, надевают наручники и ведут к фургону, в котором мне предстоит прогуляться по Парижу. Прячу голову под куртку — на случай если нас подкарауливают папарацци. Впрочем, я даже доволен: экскурсия в больницу позволит глотнуть свежего воздуха. Наконец-то я покину вонючий стенной шкаф, в котором промаялся всю ночь…

Отель-Дьё меня разочаровал. Тюремного врача нет на месте — удалился обедать. Сижу и жду в компании других заключенных: мокрого как мышь нарка в ломке, серолицего, исступленно чешущего себе руки; наркодилера, тупо повторяющего, что он ни в чем не виноват; воришки, который, едва с него сняли наручники, бросился пожимать лапу дилеру: оказывается, они знакомы, уже сидели вместе. Наконец врач, отобедав, соизволил вернуться, и полицейский протягивает мне белый пластиковый стаканчик:

— Ну, в общем, это… Вы должны туда помочиться.

И указывает мне на дверь туалета. Проблема в том, что мне нечем писать — я все утро только и делал, что выжимал из себя влагу. Когда я просек, что единственное доступное мне развлечение состоит в походах в туалет и обратно, то использовал этот шанс на всю катушку. Охранникам приходится отпирать двери камеры и вести вас в конец коридора, что позволяет размять ноги. Так что в настоящий момент я не способен порадовать жандармов ни единой каплей. Возвращаюсь из туалета с пустым стаканчиком. Возле меня столпилось человек пятнадцать недоумевающих полицейских в форме: один из самых популярных в мире французских писателей, арестованный за непотребное поведение в общественном месте, не может пописать в стаканчик. Ситуация не радует ни их, ни меня. Прошу принести воды, выпиваю три стакана и снова усаживаюсь рядом со своими новыми друганами — наркоторговцами. Тот, который только что объяснял полицейским, что никакой он не дилер, поворачивается ко мне: