В «Кинопанораме» на авеню Мот-Пике смотрели «Бен-Гура» с Чарлтоном Хестоном (посреди сеанса был антракт). Поскольку папа не очень хорошо представлял себе, о чем с нами разговаривать, он начал таскать нас на все подряд оперетты Франсиса Лопеса в театре «Шатле» (помню «Цыгана» с Хосе Тодаро) и в цирк «Амар» (я долгое время думал, что название состоит из одного слова: «Циркамар», как, например, «Мирамар»), пока не превратил в убежденных киноманов; у нас были периоды увлечения братьями Маркс в «Мак-Магоне», затем Жаком Тати в «Шампо», Мелом Бруксом, которого отец обожал, как, впрочем, и мы (»Сверкающие седла», «Немое кино», «Продюсеры» и «Молодой Франкенштейн», жутко меня напугавший), потом инспектором Клузо[72] и особыми залами с мощными низкочастотными динамиками, от которых вибрировали кресла: там мы посмотрели «Землетрясение», «Лавину», «Сражение при Мидуэе»… Когда загорался свет, мы оставались сидеть на месте, дожидаясь начала фильма, конец которого только что посмотрели.

Обычно перед картиной показывали мультик (»Том и Джерри», «Багз Банни» или «Хитрый Койот и Дорожный Бегун»); за ним крутили рекламу Парижского аэропорта (в сопровождении песенки «I started a joke»[73] группы «Bee Gees» или «Without you»[74] Нельсона) и разных продуктов: некоторые из них уже не производятся (вафли «Cadbury», конфеты «Supercarambar», «Topset», «Picorette», коктейль «Fruite» — тоже под песенку: «Откажись от мешанины — пей почаще витамины!»), а другие безнадежно вышли из моды (шоколад «Chocoletti», какао «Ovomaltine», газировка «Canada Dry» — с Элиотом Нессом, обреченным вечно выпускать на свободу Аль Капоне и провозглашать: «По цвету — вино, на вкус — вино, по существу — не вино»). По проходам сновали продавщицы сладостей с висящей на шее плетеной корзинкой. Отец пускал через весь ряд пятифранковую купюру с портретом Виктора Гюго и получал в обмен пакет мятных леденцов и два эскимо: мне ванильное, Шарлю — шоколадное. Папа часто повторял одни и те же шутки. Например, говорил: «Это мое мнение, и я его разделяю».

Или называл нас «болвансонами», чем страшно смешил. Наконец, гас свет и мы могли насладиться началом фильма, заранее зная, чем он кончится. Так, посмотрев гонку на колесницах, во время которой Бен-Гур насмерть бьется с мерзавцем Мессалой, мы задним числом обнаруживали, что прежде эти двое крепко дружили. Читатель без труда догадается, что «непрерывные сеансы» оказали существенное влияние на эту книгу: я начал с конца и надеюсь, что кончу началом (освобождением?).

Кстати, о фильмах, на которые нас водил отец. Однажды мне пришлось пережить настоящий кошмар. Папа вздумал показать нам «Мотылька», хотя для картины о жизни на кайенской каторге мы явно были еще слишком малы. Оба, и Шарль и я, мы по очереди рыдали, закрывая лицо шарфом. Затыкали уши и подвывали, лишь бы не слышать стонов каторжников. Удирали в туалет, не желая видеть всю эту кровь, пытки, жестокие наказания за попытку бежать, Дастина Хоффмана, поедающего в яме мокриц… С тех пор прошло тридцать лет, но я так ни разу и не пересмотрел этот фильм. Все, хватит о нем думать, иначе я воображу себя Стивом Маккуином и начну жрать тараканов и лизать засохшую на полу лужу блевотины. Любопытно (хотя не так уж удивительно), что мозг тасует воспоминания, отбирая те, что связаны с тюремным заключением: экскурсия в Алькатрас, просмотр «Мотылька»…