Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта-то вся история и этот-то солдат так мучительно, неотступно держали, давили, и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраниться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно не болело, оно было бы здорово, ежели бы они не тянули его; но нельзя было избавиться от них».
Здесь в едином эмоциональном потоке неразделимо слиты мысли, реальные и фантастические представления, воспоминания, физиологические ощущения – все это и создает то уникальное состояние полусна-полубреда, в котором находится раненый Ростов.
Одним из приемов психологического анализа становится передача впечатлений героев от внешнего мира. В описательных деталях и подробностях Толстой впервые в литературе ощутимо переместил акценты: основное внимание сосредоточено не на самих предметах и явлениях внешнего мира, а на том, как воспринимает их персонаж, какое эмоциональное освещение и осмысление они получают в его сознании. Иными словами, предметная изобразительность в большой степени была поставлена писателем на службу психологизму. Не случайно в его творчестве так часто встречается повествование, ведущееся как бы от лица нейтрального рассказчика, но с точки зрения какого-то конкретного героя, как бы через призму его сознания. При этом и сами явления действительности могут быть показаны в необычном ракурсе, свежо и впечатляюще, и, главное, характер восприятия внешнего мира очень много говорит о психологическом состоянии человека. Вот, например, впечатления Наташи от театрального зрелища:
«На сцене были ровные доски посередине, с боков стояли крашеные картоны, изображавшие деревья... В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо, на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что-то».
Здесь в восприятии Наташи предельно обнажена условность театрального действия, которая кажется героине фальшью, и Толстой, отталкиваясь от внешнего впечатления, немедленно объясняет, почему Наташа не могла иначе воспринять оперу:
«После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, все это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин... она знала, что все это должно было представлять, но все это было так вычурно-фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них».
Точно воспроизведенным впечатлением здесь подчеркивается обычный толстовский психологический контраст – между правдой и ложью, искренностью и фальшью. Передача впечатлений от внешнего мира становится важной формой психологизма, как и во многих других сценах: картина Островненского боя дана в восприятии Николая, эпизод Бородинского сражения и казнь пленных – в восприятии Пьера, купающиеся в пруду солдаты – как впечатление князя Андрея. Эти и другие подобные эпизоды неизменно важны для нравственного развития героев.