— Третье убийство за неделю… Что за напасть? А? Ефим Андреевич? — следователь по важнейшим делам Кошкидько достал из кармана пачку папирос и пристально посмотрел на Поляничко.

— Вот уж правда злополучие на нашу голову! — Сыщик несколько раз обошел вокруг инвалидного кресла и спросил: — И все-таки, Глеб Парамонович, как вы думаете, почему душегубец нанес удар в правое ухо?

— Ответ напрашивается сам собой, — проявил инициативу Каширин, — потому что он леворукий.

— Молодец, Антон Филаретович! — похвалил подчиненного начальник сыскного отделения. — Тогда второй вопрос: кому из наследников выгодна эта смерть?

— А это мы чуть позже выясним, — вмешался Кошкидько, — когда Леечкин запротоколирует фамилии всех, кто в момент смертоубийства находился по эту сторону забора. Насколько я знаю, все сродственнички покойной как раз были здесь. И нам с ними придется побеседовать.

— Кстати, а вы не видели, куда это Клим Пантелеевич запропастился?

— Грибы собирает, — сострил Каширин, указывая в направлении песчаной дорожки. — Вон он, кругами бродит, будто вчерашний день ищет.

— Н-да, расстроен нынче адвокат… Таким я его давно не видел. Оно и понятно — переживает. — Поляничко сочувственно вздохнул, достал табакерку и хотел уже вознаградить себя щепоткой душистого табака, как на аллее показалась несущаяся во весь опор коляска. Из нее высыпались долговязый полицейский фотограф лет двадцати пяти и коренастый, словно дубовый бочонок, судебный медик.

Молодой человек разобрал треногу, достал пластины и произвел ряд необходимых, но едва ли понятных постороннему глазу манипуляций с фотографическим аппаратом иностранного производства. Он суетился, жег в воронке магний, беспрестанно накидывал на голову черную материю, менял местоположение, фотографировал и опять все начинал снова. Вскоре он устало опустился на ближайшую лавочку и проговорил:

— Все, Ефим Андреевич, закончил. Слава богу, дождик прекратился.

Теперь наступил черед доктора. Бывший земский врач Анатолий Францевич Наливайко с прошлого года был прикомандирован к полицейскому управлению и уже успел снискать уважение. Полицмейстер, сыскное отделение и весь следственный департамент, а также их многочисленные домочадцы — все беззастенчиво пользовались услугами доброго эскулапа. Окажись на его месте какой-нибудь доктор Шрейнер или Розенблюм, он уже давно сколотил бы состояние и на врачебные гонорары выстроил каменный особняк где-нибудь на Госпитальной улице. Но Анатолий Францевич мзды с сослуживцев не брал, а посидеть за накрытым столом не отказывался и потому все крепче привязывался к пагубной страсти. Вот и сейчас трясущимися руками он с трудом пытался делать пометки в засаленной записной книжке. Плохо отточенный карандаш царапал бумагу, оставляя рваные следы. По всему было видно, что медика мучило похмелье. Провозившись еще пару минут, он вытер тыльной стороной ладони пот со лба и заключил:

— Итак, господа, спица вошла почти на всю длину, раздробила черепные кости и затронула мозг. Носовое и ушное кровотечение служит весьма важным признаком повреждения внутренней части. Об этом же свидетельствует и наличие вытекшей спинномозговой жидкости. Смерть наступила мгновенно, примерно час назад. Вот, пожалуй, и все. Подробное освидетельствование будет готово к завтрашнему дню.