Хвала небесам! Он дышит! Убедившись, что мой сосед по заточению жив, я немного расслабилась. Теперь надо осторожненько его осмотреть. Хотя, что толку. Ни лекарств, ни бинтов, ни даже воды у меня не было, и чем ему помочь, я просто не представляла. Мы точно умрем, он от побоев, я от – жажды. Я заплакала от ужаса и жалости к себе, к нему, к детям. Минуты шли, Ползунов не шевелился.

Наконец он начал приходить в себя. Я подползла к нему поближе.

– Василий Никанорович! Миленький! Очнулись, – бубнила я бестолково. – Что они от вас хотели?

– Пить.

– Нету, родненький мой.

Мы помолчали.

– Юлька! Нам надо отсюда выбираться. Иначе хана, – прохрипел олигарх.

– Ага, а как? Вы на себя посмотрите. Вы даже ползти не сможете, не то что бежать.

– Надо что-то придумать. Я долго не протяну. Тебя вообще в любой момент грохнуть могут.

Волосы на голове заняли уже привычное вертикальное положение.

– Как?

– Слушай. – Тяжело переводя дыхание и морщась от боли, он продолжал: – Им надо, чтобы я подписал завещание на Ленку.

– Что?

– Да не перебивай ты. Но если не получится, они меня все равно уберут, а подпись подделают.

– Зачем им завещание? Она ваша жена, и так все получит.

– Ты забыла, у меня еще дети. Она получит только треть.

– Неужели это все она? Зачем ей так много? Да и потом, она же полная дура. Как она будет бизнесом управлять?

– В точку. Она тупая как пробка. И это похищение ей организовать не под силу, да еще и во Франции. За ней кто-то стоит.

– Ужас!

– Сам дурак. Правильно ты сегодня говорила. Только деньги во мне и интересны. Сдохну, бабки поделят и не вспомнят больше.

– Ну уж нет! Вы как хотите, а мне умирать еще рано! Мне еще детей на ноги поставить надо. Они наследство никакое не получат, им есть не на что будет. Так что давайте, соображайте, как отсюда выбраться!

– Выбираться надо сейчас. Еще одной беседы с ними я не выдержу. К тому же, когда меня тащили наверх, я увидел в каком-то окне, что смеркалось. В темноте шансов уйти больше.

Не может быть! Мы здесь уже сутки! Как же так? Судорожно соображала я. Наверное, нам что-нибудь вкололи. Как бы медленно ни тянулось время, но в глубине души я думала, что мы здесь часов шесть-семь, не больше.

– Где мы хоть находимся? – спросила я вслух.

– Не знаю. Я видел только холмы и кустарник.

– Но это хоть Ницца?

– Наверное. Или где-то рядом.

Он попытался сесть, с третьей попытки ему это удалось. Закрыв глаза, он минут десять сидел, привалившись к стене, и не шевелился. Потом тяжело вздохнул и сказал:

– Значит, так, кто-то должен быть с той стороны. За дверью. Если повезет, один, если нет, двое. Но не больше. Дверь крепкая. Я опасности не представляю. Ты – тем более.

– И что делать?

– Сейчас немного отлежусь. Сил подкоплю, и ты начнешь стучать в дверь и орать, что я умер. Будем надеяться, они хотя бы заглянут убедиться. Попробую их вырубить. У тебя ничего тяжелого нет?

– Нет.

– Жаль. Ладно. В крайнем случае, запомни, ткнешь пальцем в глаз, да посильнее, не бойся. И помни, они хотят тебя убить.

– Ой!

– Вот и ой! А потом ногой между ног и тоже посильнее. Это если я совсем не смогу встать. Когда он согнется, я его рукой добью.