Так по-разному действуют шапки-ушанки на людей.

Зачем Бог воскресил Лазаря? Может быть, Лазарь понял что-то такое, что понять можно было, только умерев? И это понимание повлекло его опять на землю. Точнее, ему была дана милость вернуться.

А может быть, на нем был тяжкий грех, исправить который можно, лишь будучи живым, – и для этого он был воскрешен? Только вряд ли у такого человека мог быть тяжкий грех.

Известно, что после воскрешения Лазарь никогда не улыбался. Значит, он увидел там то, в сравнении с чем никакие земные дела больше не вызывали эмоций.

Будучи изъятым из жизни, я не видел ничего. Но ведь я и не умирал.

1958-й. Летнее утро на Фонтанке. Солнце, ударившись об оконные стекла, под острым углом летит в реку. Дворник в белом фартуке поливает из шланга гранит набережной. Нажимая на наконечник шланга пальцем, он увеличивает давление, и вода с шипением шлифует розовую зерненую поверхность. Работа дворника не так проста, как может показаться, и не так безопасна. Дворник отпускает наконечник и отсутствующе смотрит на красный палец. Затем – на воду и ее безвольное течение. Качает головой. Вновь нажимает на наконечник и теперь уже поливает, не отвлекаясь. С тротуара переводит струю на гранитный парапет, дальше – на орнамент решетки. Металл преобразует струю в миллионы брызг, и на солнце они превращаются в радугу.

По свежеполитой мостовой едет “Победа” с открытым верхом. Колёса издают мягкий влажный звук, за ними образуются водяные гребешки. За рулем светловолосая женщина в очках, она улыбается. Рядом с ней на переднем сиденье – завязанная тесемками папка. Профессор. Очень вероятно, что женщина – профессор. Едет в Университет или, допустим, в Публичную библиотеку. Утро встречает ее прохладой, которая струится, не торопясь, из дворов-колодцев. Во дворах сыро, лето там только на последних этажах домов, где в открытых окнах выставлены цветочные горшки. Внизу – холод и грязь. Хотелось бы добавить: “и снег”, но это было бы неправдой. Просто холод и грязь.

Думая над тем, как обеспечить будущее моей семьи, ловлю себя на том, что уже не буду свидетелем происходящего с ней. В этом будущем для меня уже нет места. Единственный выход – переместить мое я в них. Или самому войти в их я. Не исключаю, что в нашем взаимном движении мы встретимся посередине, и наше я станет общим. Мы с Настей должны вырабатывать общие взгляды и оценки – насколько позволит оставшееся мне время. По крайней мере, в самых серьезных вещах нужно достичь положения, когда отсутствие одного из нас было бы незаметно. Чтобы отсутствующий был спокоен в том отношении, что решение будет принято единственно верным образом.

Сегодня я был потрясен.

Когда заехал вечером к Платоновым, увидел рисунок Иннокентия. Портрет Зарецкого.

Я не знаю, как точно называется эта техника – допускаю, что рисунок углем. Тем, что мягче карандаша.

Контуры – где-то рвутся, где-то незаметно растворяются в листе.

Фигура, склонившаяся над столом. Растопыренные пальцы ерошат волосы.

На столе бутылка и стакан, в котором водка на самом дне. Кусок колбасы с отъеденным краем.