Други-братья преградили
Путь коварного врага,
Но в неравной страшной схватке
Вся Застава полегла
В сече лютой, сече жаркой
Вдруг сражённым Войтех пал,
Но с собой, в бою последнем
Много недругов забрал
Ой, вы други, войны крепки
Вы на смерть всегда идёте
И, залив землицу кровью
Песни ярые поёте
Вы не ведали прощенья
Ко врагам своей отчизны
И летите соколами
От рождения до тризны
Волхвы замолкли. Вновь повисла тишина, на этот раз надолго.
Так и стояли мы до тех самых пор, пока поленья не превратились в алые угли. И никто не посмел нарушить таинство тризны ни словом, ни делом.
Когда же темнота сгустилась над плацем и догорающие угли более не могли бороться с сумраком, мы отправились на поминальный ужин. Так называемую страву.
По пути к казармам я ухватил за рукав Рябого и вытянул того из строя. Подальше от шагающих вразнобой сварожичей.
— Ты чего творишь?! — тут же вызверился на меня обычно невозмутимый новик.
Последние три дня он был необычайно хмур и я даже знаю почему.
Вместо ответа, я протянул Рябому небольшой холщовый мешочек.
— Что это? — чуть смягчился юный сварожич, но раздражения в его голосе было ещё хоть отбавляй.
— Тут волосы твоего отца, для тризны.
— Благодарю, — буркнул сослуживец. После чего бережно принял мешочек и тут же упрятал тот за шиворот, будто это какое-то сокровище. — Не думал, что Войтех обо мне расскажет.
— А он и не рассказывал.
— Тогда как? — вновь насторожился новик.
— Морды у вас с ним похожи, — после моих слов Рябой невольно коснулся глубоких рытвин на своём лице. — Это ведь от газа смрадного шрамы? И как, удалось тебе с отравой отцовской сродниться?
— Не твоего ума дело! — снова окрысился Рябой.
— Злишься, что не я на той горе сгинул, а твой отец?
— Злюсь, — не стал отпираться сын Мервтоголова. — Умом понимаю, что не виноват ты ни в чём, но стоит тебя увидеть, как кулаки сами собой сжимаются. Ты будто болезненное напоминание, от которого не убежать, не скрыться.
— Ну хочешь, в морду мне дай.
— А поможет?
— Не уверен.
— Вот то-то и оно, — отмахнулся от меня новик.
Рябой развернулся, чтобы уходить и тут я с чего-то решил его поддержать.
— Войтех был прекрасным солдатом… — неумело начал я и тут же был прерван.
— И паршивым отцом, — не оборачиваясь промолвил осиротевший сварожич. — Но знаешь, я всё же буду на него равняться. Думается мне, будь он хорошим отцом, а не солдатом, то сотни, а то и тысячи детей лишились бы своих родичей. А может, и вовсе на свет белый не появились…Поэтому я подхвачу его упавшее знамя и Мёртвый отряд продолжит жить!
Поминальный ужин проходил чуть веселей. Уже не было того упаднического настроения, где-то даже слышались шутки и прибаутки. Один Рябой всё так же хмурился и был чернее тучи — ну оно и понятно…
— Пойдём, разговор есть, — к нашему столу подошёл Неждан и на одно мрачное лицо стало больше. Он тоже кое-кого потерял. Вот только не думал я, что утрата на нём так сильно скажется. Они же с братом как кошка с собакой были, а тут, гляди-ка, загрустил гридень.
В ответ я бы мог послать засранца на хутор жопой крапиву рвать — как-никак мы с ним теперь в одном звании, но любопытство взяло верх.