«Будь ты проклят, – думала она, – ты даже не удосужился дать мне возможность выказать себя полной дурой».

За окном по мокрому асфальту пропели шины, и она выглянула в окно.

Сквозь завесу дождя она увидела такси у дома.

– Отец, – позвала она и пошла в его комнату. – Твое такси приехало.

– Так скоро?

Он осмотрелся вокруг, соображая, не забыл ли чего.

– Ну хорошо, стало быть, пора.

В дверь позвонили, он накинул куртку и зашагал через комнату. Вилли не видела, как он отворил дверь, но слышала, как он воскликнул:

– Быть не может…

Она обернулась.

– Здравствуй, Мэйтленд, – произнес Гай.

Двое мужчин, оба в куртках, оба с чемоданами в руках, скалились в улыбках.

Гай стряхнул капли дождя с головы.

– Можно войти?

– Ну-у, даже и не знаю. Надо спросить начальницу.

Мэйтленд повернулся к дочери:

– Как ты полагаешь, можно человеку войти?

Но Вилли от потрясения лишилась голоса.

– Думаю, что это означает «да», – предположил ее отец жестом и предложил войти Гаю.

Гай перешагнул через порог и поставил чемодан на пол.

Он стоял и смотрел на нее, не говоря ни слова. Дождь прибил его волосы ко лбу, на лице лежала печать утомления, но ни один мужчина в мире не был так прекрасен!

Она попыталась вспомнить все, почему бы она не захотела его видеть и за что она могла бы выдворить его на улицу. Но голос ее не слушался, и она просто стояла и смотрела на него, смотрела и вспоминала его руки, когда она была в его объятиях.

Мэйтленд переминался с ноги на ногу.

– Э-э… кажется… кажется, я забыл что-то упаковать, – пробормотал он и незаметно выскользнул из комнаты.

Несколько секунд слышно было только, как с куртки Гая капают на пол капли дождя.

– Как мама? – спросил Гай.

– Она умерла, пять дней назад.

Он покачал головой:

– Мне жаль, Вилли.

– И мне…

– Как ты? У тебя все в порядке?

– Я… да.

Она отвернулась. «Я люблю тебя, – подумала она. – И тем не менее мы стоим тут, как чужие, обмениваемся любезностями».

– Я в порядке, – снова сказала она, словно чтобы убедить его и себя, что эти две недели сплошных страданий были сущим пустяком.

– Выглядишь неплохо, несмотря ни на что.

Она пожала плечами:

– Ты выглядишь ужасно.

– Я и не удивлен. В самолете поспать не пришлось. Да еще этот младенец кричал на переднем сиденье, всю дорогу от Бангкока.

– Бангкока? – Она нахмурилась. – Ты был в Бангкоке?

Он кивнул и усмехнулся.

– Вот она – моя работенка. Прибыл домой из Вьетнама, а через неделю меня требуют, говорят лететь назад… за Сэмом Лэситером.

Он сделал паузу.

– Признаюсь, я не очень-то обрадовался очередной посадке на самолет, но подумал, что раз надо, значит, надо.

Он помолчал, а потом тихо добавил:

– Ни один солдат не должен лететь на родину один.

Она подумала о Лэситере, вспомнила тот вечер в кафе у реки, лирическую песню на шуршащей пластинке, бумажные фонарики, пляшущие на ветру.

Потом увидела его тело, качающееся на волнах реки Меконг. И вспомнила черноглазую женщину, что любила его.

– Ты прав, – сказала она, – ни один солдат не должен возвращаться на родину один.

Снова возникла пауза. Она чувствовала, что он смотрит на нее и ждет.

– Ты бы позвонил мне…