Пашка вскочил, отодвигая с шумом стул, и бросился прочь.

— Паш… — Печально вздохнула мама, устало опускаясь на стул.

— Никуда, на хрен, ты не выйдешь с этой банкой, поняла?! — Красный от злости, брат снова появился в дверях кухни. Уже в ветровке. У него разве что только пар из ноздрей не шел. — Пусть сдохнет там, скотина! Еще раз узнаю, что ты пошла к нему, или что деньжат подкидываешь… сам ему башку откручу! Поняла?!

Развернулся и, громко топая, устремился в коридор. С чудовищным треском хлопнул входной дверью. Дела…

Я сидела и смотрела на маму в полной тишине. Мне нечего было сказать, Пашка был прав. Даже несмотря на то, как грубо он сейчас обошелся с ней. И мы обе это знали. В этом молодом мужчине сейчас говорил обиженный десятилетний мальчишка, который не понимал, почему папа не приходит и не звонит. Почему папа забыл нас и больше не хочет видеть. Почему чужая тетя вдруг стала ему милее нашей самой лучшей на свете мамы.

Я положила свою ладонь на ее руку. Мне было безумно жалко эту маленькую женщину, ссутулившуюся и слишком рано поседевшую. Еще вчера казалось, что она расцветает: похудевшая, с новой прической, упругими светлыми локонами до плеч, свежим румянцем и сияющими глазами. И вот сейчас она сидит передо мной, похожая на забитого зверька из бродячего зоопарка, измотанного, несчастного. С потухшим взором глядя на нетронутый борщ, оставленный взбунтовавшимся повзрослевшим сыном.

— Мам… — Облизнув пересохшие губы, начала я.

— Ешь, дочь, — хрипло произнесла она, и, грустно улыбнувшись, поджала губы. Видимо, чтобы не зареветь. — Ешь, а то остынет…

Может ли женщина торчать перед зеркалом часами? Ха! И вы еще спрашиваете… Мне казалось, что я уже протерла мозоль в отражении напротив. Именно сегодня и именно сейчас вся одежда, которая прежде сидела на мне идеально, украшала и придавала уверенность, решила просто предательски уродовать мое тело.

— Не годится! Не годится! Не годится! — Один за другим наряды летели на кровать. Через час на ней высилась приличная такая горочка, под которой легко можно было спрятать труп человека. И его не сразу бы нашли.

— Маа-аш, — тихо спросила мама, заглядывая в дверь.

— А? — отозвалась я, критически оглядывая себя в отражении.

Все-таки в тонкой белой майке мои руки определенно выглядели чересчур жирными. Едва не застонала от обиды. А ноги? В обтягивающих джинсах они смотрелись просто гигантскими окорочками. И когда я так успела отожраться? Зима вроде не годами длилась. Да я вешу сейчас, наверное, килограмм пятьдесят, если не меньше! Ужас какой!

— Ты куда-то собираешься?

Я обернулась. Мамины глаза, такие же светло-карие, как у меня, уже излучали спокойствие. Скользили по моей фигуре с интересом и даже умилением. Хорошо, что она быстро отошла от ссоры с Пашкой. Чудная женщина, всем все прощает!

— Да, мам. — Я убрала волосы за уши. — Мы с Аней прогуляемся по городу.

— Хорошо, — вздохнула она, — не задерживайся и… будь на связи.

— Не переживай!

— Всегда буду переживать. — Усмехнулась мама. Подошла к шкафу, достала вешалку с легким синим платьем, купленным мной в порыве шоппинг-азарта перед свиданием с Костылем прошлым летом, и простенькую голубую джинсовку. — Вот в этом будет очень мило. Даже с кедами.