— Не скажу. — Взяла нож, начала нарезать колбасу.

— Тогда, пожалуй, мне самому придется в следующий раз пойти и спросить у него.

Я прекратила свое занятие и отложила разделочную доску в сторону.

— Паш, да не веди ты себя так. Мне что, ни с кем уже и по улице нельзя пройтись?

— Просто пройтись можно. — Брат выгнул брови в точности, как я. — Я, может, и подслеповат, но видел, как он тянул к тебе свои щупальца.

— Ничего и не тянул.

— Тянул.

— Не было ничего такого. И вообще, ты его не знаешь.

— А ты знаешь?

— Хм. — Чтобы спрятать глаза, мне пришлось вернуться к нарезанию бутербродов. — Павлик, тебе нужно быть спокойнее. Никто не собирался причинить мне вреда. И вообще, ты мне не отец.

— Согласен. — Усмехнулся брат. — А где твой отец?

Я закусила губу. Подлый Крысь, мурча самым наглым образом, терся о мои ноги. Отрезала ему самый краешек колбаски и скинула со стола.

— Чай будешь? — Обратилась к брату.

— Конечно. — Смягчился Пашка. — Я же только что продрал глаза. Жрать хочу жутко.

Молча сделала бутерброды. Брату, как обычно, с колбасой толщиной с мой кулак. Разлила чай по чашкам, кинула в них кусочки лимона. Прежде чем сесть, запустила руку в карман джинсов и выудила оттуда… Чтобы вы думали? Чертов пропуск! Тысячу татуированных чертей!

Надо же было так опростоволоситься. В голове вихрем пронеслись мысли о череде случайностей. Будильник, автобус, пропуск, скамейка. Многих звеньев этой цепи, в частности нескольких знаменательных событий, я тронула свои губы, могло и не произойти сегодня. Может, так и было задумано?

— Что ты лыбишься?

Я так погрузилась в свои мысли, что голос Пашки заставил меня подскочить на стуле.

— Так. Ничего.

— Говори уже.

— Да не попала сегодня на зачет из-за пропуска. Не могла найти. А он все это время лежал в кармане джинсов.

— Не нравится мне. — Заметил он, глядя, как я на глазах превращаюсь в помидор.

— Что?

— То, какой счастливой ты выглядишь.

— Разве? — Не получалось даже контролировать свое дыхание.

— Ага. Давно тебя такой не видел. — Суриков шумно отхлебнул из своей чашки.

— Тебе показалось.

— Что, даже не расскажешь мне, кто твой провожатый? — Посмотрел в глаза и улыбнулся. Первый раз за день. И как-то по-доброму. — Раз уж ты даже не бесишься, что тебе придется пересдавать зачет.

— Нет. Не расскажу.

— Как его зовут? — Голос брата стал таким нежным, таким задушевным.

— Не знаю, — ответила я, не подумав, и тут же заметила, как гигантский астероид рождается в глазах Сурикова, чтобы прорваться через атмосферу и обрушиться на мою голову. Даже жевать бутерброд перестала.

Пашка молчал. Долго сверлил меня взглядом, сжимая и разжимая кулаки, наконец, выдохнул и сказал:

— Хорошо, не говори. Не маленькая девочка.

— Спасибо, — чувствуя облегчение, прошептала я.

— Но если он посмеет тебя обидеть…

— Знаю-знаю! — Отмахнулась, как от назойливой мухи.

— Вот так-то лучше. — Не сводя с меня испытующего взгляда, кивнул брат и вцепился зубами в бутерброд.

Черт с ним, с пальто. Мысли метались между преподавателем, встреча с которым так и не состоялась, и странным парнем, который так подло подшутил надо мной. Суждено ли с ним еще увидеться? И хочу ли я этого?