Так важно для меня. Конечно. Легко ему рассуждать. Одно дело войти в роскошный бутик в прикиде а-ля Билл Гейтс — шорты, майка, сланцы. И имея в кармане толстую пачку долларов и пару десятков миллионов на счету в банке. Другое дело в таком же одеянии и с дырой в кармане. Даже походка будет другой. Лично меня, не уверенного в себе человека, это беспокоило. И еще как.

— Не нужно переодеваться, — выдохнула я вместо того, чтобы объяснить ему важность вопроса.

Вот опять. Приняла свою судьбу, не пытаясь сопротивляться. Эй, ну что со мной не так? Маша! Мне бы немножко Аниной самоуверенности и Пашкиной наглости, атак… вечно язык в задницу и терплю…

— Все будет хорошо! — Отличная попытка утешить. Но не засчитана. И кажется, Дима даже сам верил себе, не пытаясь меня даже хоть немного понять.

Красивые люди, дамы под руку с кавалерами, шикарная обстановка. Конечно, не все были в вечерних нарядах, но многие. Я без устали оглядывалась по сторонам, пока Калинин вел меня какими-то тайными ходами в зал.

Вау! Это нечто. Какой антураж! По-настоящему романтическое место, настраивающее на легкое настроение и предвкушение чего-то значимого.

Мне хотелось скорее скрыться в темноте, чтобы не сверкать текстильными мягкими тапочками из джинсы рядом с наряженным, как на свадьбу, Димой. Наконец, он толкнул какую-то дверь, и мы оказались в ложе, располагавшейся прямо по центру зала.

Я выдохнула. В ней мы были одни. Кажется, Калинину пришлось отвалить за нее целое состояние. Ох, даже дыхание сбилось. Вот это зрелище! Музыканты разговаривали о чем-то между собой, настраивая инструменты. Рассаживались по указке дирижера, вытирали потные лбы и лысины. Кругом роскошь, поражающие впечатление декорации и умопомрачительные костюмы.

— Держи программку, — Дима плюхнулся на кресло и похлопал свободной рукой по сидению рядом, приглашая меня сесть.

Взяв из его рук программку, пролистала, не поняв абсолютно ничего. Даже название не глянула. Мне было не до этого. Душащее, неприятное ощущение, что ты не в своей тарелке, не на своем месте, на чужом празднике жизни. И оно не исчезло, даже когда погас свет. Даже от осознания того, что рядом, кроме Димы, со мной не души. Не исчезло, а лишь усилилось.

Калинин откинулся на кресло, вытягивая ноги. Он, кажется, даже не собирался наблюдать за происходящим на сцене, хотя именно его статус обязывал любить оперу. Ну а я? Мне оставалось только просвещаться, притворяясь, что приобщаюсь к жизни состоятельных людей. Делая вид, что мне это интересно, что мне уютно. А что? А вдруг понравится?

Открылся занавес, зазвучала прекрасная музыка. На сцену со всех сторон стали выскакивать люди разного возраста и пола, которые пели на непонятном даже мне языке. Справа над сценой висел экранчик с супратитрами. Я внимательно следила за текстом, стараясь не упустить важности происходящего, и совершенно не понимала, почему выступающие на сцене на все лады распевали о чем-то супер-важном для них, судя по эмоциональным движениям и артикуляции, а на экране застыла всего лишь одна скучная и ничего не значащая фраза.